Как и ожидали, она окончила восьмой класс лучше всех. И вот тогда-то, во время летних каникул перед старшими классами, в ней произошла испугавшая ее физиологическая перемена, и она стала уязвимой, трудной и второй раз в жизни замкнулась в себе. (В то лето Джейн и Дейв рассказали ей, что она не родная их дочь, и думали, что именно этим прежде всего и вызвана ее замкнутость.)
Весь этот год ее мучило ощущение, что природа обошлась с ней несправедливо, против ее воли неведомо как заточила ее в незнакомое и немилое тело. Порой ее пронзало острое чувство неловкости, не изза какого-то неверного шага, но просто оттого, что она существует на свете, и случалось это в самые неподходящие минуты, например, когда, стоя за партой, она отвечала урок. И всякий раз при этом казалось, будто совсем рядом, за гранью сознания, открывается дорога, которая уведет от всего, что ее гнетет.
Искусство свое, которое так много обещало в школе и так восхищало всех вокруг, она забросила, честолюбие ее дремало. Она ждала, предчувствуя, что освобождение придет через большее знание, а обострившееся внутреннее чутье укажет путь; и в один прекрасный день, когда она вполне созреет, ей будет многое дано... но время еще не настало. Рассеянно переворачивала она страницы книг, скучала на уроках. Она то ли мечтала, то ли фантазировала, что вот она станет... станет пилотом, или исследователем, или игроком, или автогонщиком, или еще кем-нибудь в этом роде - все из протеста против этого бессильного женского тела. (Дейв как-то пошутил: "В старших классах девушке уже пора знать, кем она хочет быть". И Бетти-Энн, искренне озабоченная, ответила: "Я бы очень хотела знать. Очень".)
Время тянулось медленно, раздражающе уныло. А потом однажды в конце ноября Билл Нортуэй, который на уроках естествознания сидел в соседнем с ней ряду, пригласил ее на рождественский бал (за целый месяц!), и она прибежала домой веселая и радостно объявила:
- Мне надо научиться танцевать!
Дейв сделал вид, что удивлен, высоко поднял брови, и в лервое мгновенье она испугалась, что он откажет. Но он кивнул и сказал серьезно, очень серьезно:
- Придется подумать.
Но она знала, что это означает согласие.
В следующую субботу она к трем часам отправилась в танцевальный класс Зоубела. Класс оказался всего-навсего комнатой над баром у самой площади, и музыка была не бог весть какая - на маленьком патефоне прокручивали старые, заигранные фокстроты. Минутами фокстрот бывал еле слышен - так ревела внизу пианола-автомат. Бетти-Энн всегда была гибкой и подвижной, она быстро усвоила сдержанную манеру мистера Зоубела, и после двух уроков загодя, каким-то чутьем угадывала каждый шаг партнера и танцевала так же легко и непринужденно, как ходила. После рождественского бала она вновь почувствовала себя счастливой, примирилась со своим телом, и оно уже не казалось ей чужим и непривычным.