Она открыла глаза и посмотрела на свою левую руку. Поворачивала ее, сжимала и разжимала пальцы, не сводила с нее глаз. Неуверенно потрогала ее правой рукой.
- Новая, - сказала она. - У меня новая рука...
Она умоляюще поглядела на Робина. Ей хотелось плакать, слезы навертывались на глаза, она с трудом сдерживала их. По телу побежали мурашки.
- Кто вы?
Какая-то часть ее сознания упрямо отказывалась признавать, что все это произошло на самом деле. (Всего достоверней здесь были стены номера: обои в грязных пятнах, такие скучные, будничные, они просто вопияли, что ничего подобного на свете не бываег и быть не может, и, однако, самим своим существованием подтверждали, что все это не сон.) И пальцы се обновленной левой руки, тонкие и нежные, сгибались и разгибались, обретя наконец неправдоподобную свободу.
Робин поднялся, подошел к окну.
- Ты должна узнать, - сказал он. - Покажи ей, Дон.
Она вновь взглянула на Дона. И вдруг почувствовала, что смутная неприязнь к нему уступила место благоговению. Она хотела отвернуться, задрожать, хотела... и все же молча стояла перед ним, подавленная, не веря себе, и все чувства ее, все мысли, все существо ее замерло, изумление оглушило ее. Медленно, у нее на глазах весь облик его стал зыбиться и меняться. Еже мгновение - и перед ней был уже не человек.
Бетти-Энн слабо ахнула.
- Вот какие мы на самом деле, - сказал Робин. - И ты тоже такая, Бетти-Энн.
- Тоже такая? - переспросила она.
Дон - тот, кто был только что Доном, - был странен, неотразим, некрасив, но привлекателен своей странностью. Она вздрогнула, почти не в силах думать. Невозможно поверить, что и она тоже такая... во всяком случае, не сразу. Но ни веры, ни неверия просто не существовало - было лишь чудо и немота.
- Ты привыкнешь, - сказал Робин. - Научишься перевоплощаться, захочешь - будешь такой, как сейчас, а захочешь станешь кем-нибудь еще: птицей, быть может, или зверем, или чем-то, что тебе пока еще незнакомо. Стоит только научиться, и ты сможешь стать, кем вздумается.
Бетти-Энн смотрела на свою обновленную руку, Страшно думать, лучше и не пытаться, пусть мозг сам осваивает свои новые пределы. Дальше все произошло само собой. Рука медленно ссохлась, сжалась, стала такой, какой была всегда.
- Вот как? - сказала она подавленно. - Вот как?
- Ты научишься, Бетти-Энн, - сказал Робин. Ей казалось, сердие готово разорваться. Стены комнаты - такие настоящие, такие доподлинные - поплыли перед глазами, и рисунок на обоях туманится, и от этого голова идет кругом. Вот сейчас эти стены рассыплются, их зыбкие, неверные очертания разойдутся, истают, словно круги на воде, и она останется на островке ковра совсем одна, окруженная тревожным молчанием.