– Ну, шапки долой, братья, да «Спаси, Господи, люди твоя!..» – светлея духом, приказал сотник. – А после – вперед! Сподобил-таки Бог постоять за веру. Какая ни есть у еретика подмога, а не больно-то ему подможет: мы идем! Эй, бегите кто-нибудь один, сыщите Татищева Михайла, а прежде голову этих сынов боярских… Запамятовал имя-то его… Пускай сюда поспешают, мешкая нигде! И вообще всех ратных людей сюда созывайте!
Сзади, из-за плеча, испуганно зашептал Ванька Воейков:
– Слышь, Федь, а Федь, беды бы не было! Кто его знает, сколь там стрельцов-то этих? Вон сермяжники как от них припустили… Может, давай и мы свалим по-тихому из Кремля, никто и не заметит!
– Молкни да на место ступай. Друг Прошка, святого Маврикия – вперед! Пошли, братцы!!
На Житном дворе, среди попрелой прошлогодней соломы и всякого хлама, валялись убитые. Не больно много, с десяток. Кто-то из забытых в спешке раненых выползал сам, волоча перебитую ногу. Помойные ворота были закрыты черными, погнившими от времени створками, обитыми сыпавшимся от ржавчины железом. Федька тотчас смекнул: сие благо, ибо из города никакой силе было не подойти, а самозванцу – не сбежать. Должно быть, и подмоги никакой не было, а собралась вокруг Гришки-расстрижки некая стрелецкая дружина, не вмешанная в заговор и оттого не ушедшая из Кремля по приказу Шуйского. Подле Благовещенской башни действительно пестрели стрелецкие кафтаны: синие, а не красные, как у приказных московских стрельцов. Значит, это путивльцы либо северцы, передавшиеся самозванцу еще в самом начале смуты и приведенные им в Москву. Понятно, почему они сохранили верность ему и поныне! Кажется, между ними была заметна и фигура, очень похожая на самозванца: некто в польском белом кунтуше, нарядном, но густо замазанном грязью, сидел на отмостке башни, неестественно вытянув вперед обмотанную тряпкой ногу, и нечто вещал стрельцам. Подле него торчал здоровенный рыжий немец в железном шлеме – последний телохранитель.
Стрельцов на глаз было не особенно много, десятка три-четыре, но стояли они решительно, в боевых рядах. Во втором ряду торопливо заряжали оружие, а первый уже изготовился стрелять, уперев бердыши в землю и положив на них длинные пищали. Увидев высыпавших на двор ратных людей, да под знаменем, из стрелецких рядов предупреждающе закричали:
– Не моги подходить, палить учнем!
– В своих-то палить не совестно? – в тон ответил Федька. – Али вы тоже в латинскую веру подались со своим Гришкою-самозванцем?
– Мы государю Дмитрий Иванычу крест целовали! – ответил стрелец, но особой уверенности в его голосе не прозвучало.