– Знаю, – коротко ответил атаман. – Все одно попытаем удачу. Даст Бог – проскочим. Держись, Маринка!
Казаки сильно и размеренно гребли, стараясь не плескать веслами в ночной тишине. Когда струг вышел на стремнину и его подхватило течение, Заруцкий тихо приказал: «Суши весла!» Дальше их должно было понести течение. Под прикрытием тьмы и тишины они надеялись благополучно миновать стоявшие на якоре царские струги. Атаман сам встал к кормилу, осторожно направляя бег челна, а его люди в согласном молчании изготовили к бою пищали и мушкеты. Марина гладила маленького Яничека по светлой головке и шептала ему на ушко самые ласковые слова, стараясь не смотреть в зловещую тьму над водами реки, таившую опасность и смерть. Николо де Мелло съежился в клубок на дне струга и дрожащим голосом бормотал латинские молитвы, мешавшиеся у него на устах с православными: «Pater noster, qui es in caelis…[95] Богородица Дево, радуйся…»
Пушечный выстрел разорвал тишину и вырос в ночи ярким огненным кустом. Палили не с царских стругов, а сзади, из Медвежьего городка. Предатель, тать в ночи, услужливо предупреждал царских воевод: вот он, вор Ивашка Заруцкий со своей Маринкой, пустился в струге по реке, не зевай, хватай его, руби!.. Затем с берега часто замахали факелом, подавая на струги условленный знак.
Казаки с отчаянной бранью расхватывали весла: быть может, еще не поздно, если навалиться всем, удастся прорваться, уйти! У Марины вдруг камнем оборвалось сердце. Нет, она была готова к худшему, но все равно сейчас душа словно рухнула в бездонную холодную яму: «Все кончено… Все напрасно…»
Из темноты неслись заполошные крики караульных с царских стругов, плескали весла, один за другим вспыхивали яркие огни. Воеводы были заранее предупреждены об их прорыве, были готовы к нему и только ждали знака с берега. Несколько высокобортных тяжелых кораблей, на каждом из которых было, верно, не менее полусотни воинских людей, молотя десятками весел по воде, борзо и споро ринулись наперерез крошечному челну. Над их бортами пылали, осыпаясь искрами, факелы, тускло посверкивали в их свете секиры и стволы пищалей. Раз за разом раскатисто грохали пушки, но ядра впустую шлепались в воду: царские пушкари едва могли видеть в ночи смутную тень своей цели, собственные факелы слепили им глаза, а сами они были как на ладони.
– Казаки, не выдавай, навались! – зычно крикнул от руля Заруцкий. – Егорка, бей с фальконета[96] переднему под скулу!
– Сей миг вдарю, батька!
Отважный оруженосец ловко управлялся на носу струга, наводя длинную вертлюжную пищаль. Чиркнул кресалом, запалил порох у запального отверстия, гулко и звонко ударил выстрел. Марина видела, как от борта переднего струга вдруг полетели щепки, и он сразу начал садиться в волны носом; заполошно завопили стрельцы, кто-то с перепугу сиганул чрез борт в воду…