– Бомбы рвутся, возможно, авианалет. Постарайтесь пока на всякий случай прижаться к полу. Будем надеяться, все обойдется. – В его голосе слышалось напряжение, но самое присутствие мужчины придавало мне уверенности и относительного спокойствия.
От волнения я даже забыла, как его зовут. Вроде Николай? Пока вспоминала, он отошел к уже повскакавшим со своих мест и обсуждавшим происходящее солдатам. Они открыли дверь. По-прежнему лил дождь, было темно. Поезд остановился. По разговорам я поняла, что они собираются вылезти на крышу вагона и, если самолеты попытаются нас расстреливать с низкой высоты, откроют ответный огонь, видимо, из винтовок, другого оружия у них не было. Взрывы с каждой минутой приближались. Где мы застряли, было непонятно, через дверной проем едва различимо темнела полоска леса метрах в двухстах от полотна. В уши ворвался гул самолета. Он летел не высоко, даже, наверное, очень низко, и казалось, будто он летит прямо на нас. Как они защитят нас от самолетов с помощью винтовок? Не успела додумать, как гул пропеллеров разорвал воздух над головой.
– Нина, если начнут бомбить, будет поздно, надо бежать в лес.
В этот момент затарахтели пулеметные очереди. Красные линии принялись сшивать небо и землю.
– Нина, ты поняла меня? Бежишь в сторону леса, а я беру Верочку и бегу за тобой. Чтобы ни случилось, не оборачивайся, беги в лес, мы тебя догоним.
– Мама, я не побегу. – Она смотрела мне в глаза таким знакомым спокойным, упрямым взглядом.
– Почему, черт возьми, ты не побежишь?! – Я закричала, а она по-прежнему не сводила с меня глаз, и, не выдержав, я закатила ей пощечину.
В этот момент рвануло совсем близко, мы вжались в пол. Я как наседка спрятала под себя Веру.
– Мамочка, я просто не добегу до леса, они меня убьют. – Нина обняла меня и затихла.
Черт бы побрал эту войну, думала я. Чтобы спасти своих детей, надо выбирать, погибать им под пулями или под бомбами. Я решила успокоиться и подождать развития событий. Взрывы еще гремели, но постепенно удалялись, как и гул самолетов. Через некоторое время поезд медленно тронулся, но словно украдкой. Обычно шумный и гудящий, он набирал ход чуть слышно, оставляя весь свой рокот внутри себя. Все менялось – и он, и я, и всё.