Взгляд Ингрема остановился на последнем разделе с заголовком: «Личная жизнь». «Холост. Никогда не был женат. Никаких романов, кроме юношеского с Элен Волленстейн (умерла в 1958), когда оба были студентами. Изредка ужинает с женщинами, но, видимо, предпочитает компанию мужчин, обычно своих коллег. Самоуглублен. Известен на факультете как замкнутый, вспыльчивый и нелюдимый. Чувствителен и обидчив. Не курит. Пьет мало…» Далее шли подробности о пристрастиях и вкусах Любина, о его костюмах, автомашинах и т.д. Ингрем потерял интерес.
Директор ЦРУ сидел и думал о Филипе Любине и Стивене Грире. И еще о Поле Роудбуше. Тут ему пришлось закурить. Гнев его разгорался, и трудно было успокоиться. Две такие оплеухи за одну неделю! Сначала за «Мухоловку», в сущности скромную, но исключительно перспективную операцию, которую он сам задумал и которой немало гордился. А затем — этот запрет вмешиваться в дело Грира. Странно, что оба раза он пострадал из-за Стивена Грира, а ведь не бог весть какая персона — случайный приятель президента, и все! Ингрем не знал, чем все это кончится и что делать дальше.
Прежде всего долг. Он возглавлял многочисленную тайную армию, которая должна была собирать информацию обо всех иностранных государствах, больших и малых, могущественных и безнадежно слабых. ЦРУ было его цитаделью, почти его домом, в нем была его жизнь. Он провел немало бессонных ночей, чтобы создать самую мощную, как он считал, самую компетентную и самую непогрешимую разведку в мире. Он любил свое управление, никто из правительственных чиновников не мог этого понять. Управление было тесной семьей, связанной узами тайны и общими целями и совершенно изолированной от забот и треволнений остальной Америки. Здесь царила дисциплина, порядок, собранность и целесообразность. Но был также азарт охоты и поиска. Была страсть к раскрытию сложнейших интриг, радость разгадывания запутанных тайн, от которых зависели международные отношения и власть. Это был особый, захватывающий мир, замкнутый в самом себе.
Ингрем всегда наслаждался проявлениями единства в своей «империи». Когда он приезжал каждое утро ровно в десять минут девятого, вахтер в униформе встречал его в узкой железобетонной проходной, улыбаясь как старому знакомому. В огромном колонном холле с увеличенной мозаичной эмблемой ЦРУ на металлическом полу он часто останавливался, чтобы еще раз прочесть слова евангелия от Иоанна, глава VIII, стих 32-й: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Трое часовых у барьера почтительно приветствовали его. Дальше начинался его мир: непрекращающаяся суета людей в веселых коридорах, где каждый носил опознавательный значок, где каждая дверь своим цветом что-то означала, где каждый сейф стоял со знаком «открыто» и в каждом кабинете был пластмассовый контейнер с красной надписью: «Сжечь». Содержимое этих контейнеров ежедневно отправлялось в мусоросжигатель, где исчезали в огне тысячи секретных донесений, писем и шифрованных сообщений.