В ту ночь мы долго спорили обо всем этом с Джилл. Мы были все еще нежны друг к другу, хотя наша любовь уже не была столь безмятежной. Случай с таинственным телефонным звонком больше не вспоминался. То есть Джилл забыла о нем, но я по-прежнему время от времени задумывался над этой историей. Однако она твердила, что неведомый «Ник» звонил именно Баттер, а не ей, и открыто сомневаться я не мог, опасаясь сцен.
Мы проговорили тогда несколько часов, прежде чем я объявил ей о своем решении подать в отставку. Мы сидели на ее старой продавленной тахте под угловым окном ее квартирки. Баттер Найгаард еще не было, но она могла заявиться в любую минуту.
— Ты абсолютно прав, — сказала мне Джилл. — Президенту не к лицу так обманывать народ.
— На это мне наплевать, — ответил я. — Меня не интересует, что президент говорит или не говорит народу.
— Неправда, очень даже интересует! — Она сразу взвилась. — И в этом именно все дело…
— И вовсе не в этом, — возразил я. — Если Роудбуш хочет что-нибудь скрыть от страны, чтобы разделаться с Уолкоттом, это его право.
— Джин, мне кажется, ты слишком циничен.
— Если это тебя шокирует, на здоровье! — не выдержал я. Видимо, женщин гораздо больше оскорбляют отступления от общепринятой морали, чем наши измены. — Он имеет право на самозащиту. Ему нужно победить на выборах. Любой кандидат искажает истину, если ему это выгодно, а ставка достаточно велика. Роудбуш не составляет исключения…
— Джи-и-ин!
— Дай мне закончить. Народ и Каллиган — разные категории. Он может врать стране или чего-то недоговаривать, но врать мне — это уже нечто иное: он не имеет права хитрить со мной! Либо мы во всем заодно, либо пусть барахтается один.
— Ты морочишь мне голову, — сказала она. — Это точно. Ты разыгрываешь роль сверхциничного газетчика. На здоровье! Но до чего же все это фальшиво и тебе совсем не к лицу.
— Никому я не морочу голову, — ответил я. — Я только с тобой и говорю откровенно. А ты паришь на своем идеалистическом облаке и не хочешь видеть политику такой, как она есть. Господи, после трех с лишним лет работы в Белом доме… Да любая большеглазая простушка могла бы за это время кое-что понять.
Вместо того чтобы разозлиться, Джилл наградила меня покровительственной улыбкой, как добрая тетушка капризного племянника.
— О, ты меня не проведешь, Юджин Каллиган! Ты только хочешь казаться прожженным циником. Тебе стыдно признаваться в таком пороке, как альтруизм. Но я-то знаю тебя лучше. Ты оскорблен потому, что твой идеал, твой герой ради собственной шкуры утаивает информацию, которую народ имеет право знать. Ты понимаешь, что это аморально, и это тебя выводит из себя.