— Мы зря ее открыли, — единственная из пяти оставшихся бутылок явно хранилась для какого-нибудь великого бала, важной свадьбы, победы над врагом или рождения долгожданного наследника, но уж точно не для удовлетворения нашего желания забыть все, что происходит вокруг.
Лонц только усмехнулся, разгоняя рукой дым, и разливая кристально чистую жидкость алого как кровь цвета по бокалам.
— Граф не будет против — ему все равно. А мы… Чем этот день хуже любого другого? Мы живы, графиня выжила, этот дом еще стоит, а это уже повод, чтобы открыть такое вино, ученица кудесника.
Я была не согласна, но возражать не стала, в конце концов, секретарю лучше знать, что понравится или не понравится семье. Так что мы сидели и пили прекрасное терпкое вино, созданное невероятно давно магами, и начинали успокаиваться. Напиток действовал странно, он заставлял расслабляться, очищал голову, мне казалось, что я могла найти ответы на все свои вопросы, стоило только их правильно задать. А проблемы? Не было больше проблем, они все оказались в прошлом, а будущее открывалось для меня невероятно спокойным и счастливым.
— Ты чувствуешь себя намного лучше, волшебница, — улыбнулся Лонц, откидывая голову на спинку кресла, — я вижу это… как и я.
— Мне говорили, что тебя собирались отдать в рабство, — вспомнила я, о чем рассказывал Сатиф и о чем с недовольством вспоминал Деор.
— Это старая история, ученица, она уже никому неинтересна.
— Почему же? Мне интересна.
Его молчание длилось долго, мне даже казалось, что секретарь уснул, и я бы не удивилась, услышав мирное посапывание или даже храп, вот только как потом остальным объяснять, что Лонц в моей комнате действительно только спал. Но вместо храпа раздался его голос.
— Это глупая история и не стоит твоего внимания. Хотя, вообще-то именно так я смог заслужить уважение Деора.
— Уважение?
— Почему нет? Сейчас по нашим разговорам этого не понять, — как-то по-своему понял он мое удивление, — но тогда именно Деор уговорил графиню выкупить меня быстрее, чем рабовладельцы отправят на острова.
— Так что же ты сделал?
Он немного задумался, вспоминая, а затем начал рассказывать.
— Здесь недалеко есть одно баронство. Точнее, было одно баронство. Его нет уже давно, и все к этому и шло, а его земли теперь принадлежат нам…
Лонц рассказывал, вспоминал, иногда путался, но главное все же не упускал. Оказалось, что мальчишкой он часто играл с местными детьми на той земле. Многие из его прошлых друзей стали ворами и преступниками, другие умерли, первая девушка, которую он безумно полюбил, стала любовницей какого-то знатного господина, потом он даже не пытался узнать какого, потому что она сразу отвергла его, как только появилась возможность уйти под теплую крышу и получать драгоценности за свою красоту. Но тогда, в детстве, они все были вместе и видели себя вместе до конца дней. Был среди них один невзрачный мальчишка, невероятно тощий, еле таскающий ноги и часто болеющий. Его за что-то любили, возможно, желая защитить, а может, просто чувствуя в нем какую-то странную доброту, возникшую и продолжающую жить, несмотря на все тяготы и лишения. В дом к себе он никого не пускал, как и не разрешал близко подходить с землям, где они с матерью работали. Так могло длиться слишком долго, и никто бы понятия не имел, чем он живет, вот только как-то раз его не стало. Нет, он был жив, но пропал, не появлялся на поле вместе с матерью, перестал ходить в лес и на реку с остальными. Лучшим другом он никому не был, но оберегать это нелепое создание от нападок старших и таскать ему из дома корки хлеба настолько вошло в привычку, что когда он пропал, все почувствовали, что вместе с ним не стало и чего-то хорошего в них самих. Не может человек быть хорошим сам по себе — его мучают противоречия, метания и худые мысли, и только то добро, что он делает другим, даже маленькое и, порой, незаметное, позволяет вновь поселить в своей душе теплоту. Так что этой заботы для духа им стало не хватать настолько же сильно, как пищи для тела. И на большом совете было решено нарушить все запреты и пойти в дом, чтобы узнать, куда делся их друг. И да, он как-то сразу стал лучшим другом за которого можно было и жизнь отдать, и, что еще хуже, начать спорить со взрослыми и нарушить все запреты. И они пошли.