Зеленоватая гладь Мраморного моря покрылась черными точками голов тонущих, но это было лишь началом боя. События разворачивались стремительно, с нарастающей быстротой.
Большая трирема, неосторожно приблизившаяся к «Святому Павлу», получила в бок свою порцию греческого огня и воины на палубе, уже готовые взять врага на абордаж, метнулись в стороны от всепожирающего огня. Молодой турецкий матрос, блестя на солнце мускулистым торсом, схватил заранее поготовленное ведро воды и с размаху выплеснул его в центр пылающего пятна. Лучше бы он не делал этого! Шипя, взвились раскалённые брызги; дымно-огненный шквал косматым клубком прокатился по палубе. Паруса съёжились и опали, разбрасывая по ветру клочья пылающей ткани и трирема, полыхая как гигантский погребальный костёр, медленно остановилась в спокойной воде.
Бой разрастался. Палуба «Святого Павла» напоминала развороченный муравейник, но за кажущейся сумятицей без труда просматривалась завидная слаженность действий. Каждый знал своё место и в минуту крайней опасности интуитивно делал то, что требовалось от него на данный момент. Воины и моряки без устали перебегали с одного борта на другой, успевая дружно отражать попытки турецких кораблей любой ценой взять противника на абордаж.
Механик-критянин, скачущий и дёргающийся возле катапульты, напоминал своим видом бесноватого. Весь черный от дыма и от гари, он быстро натягивал воротом тетиву, бросался к горшочкам с огненной смесью, устанавливал сосуд в специальное углубление и едва успев прицелиться, дергал спусковой крючок.
— А-а….съели, собаки?…..вот ещё….гори и ты…., - бессвязно выкрикивал он, ловко манипулируя рычагами машины.
Полуоглохшие от выстрелов, плавая в дыму, как в густом тумане, пушкари подхватывали лафеты откатывающихся орудий, опрокидывали вёдра воды на раскалённые стволы, быстро перезаряжали и вновь нацеливали на ближайшие вражеские корабли. Вокруг пронзительно-тонко свистели тучи дротиков и стрел; деревянные переборки напоминали выводок зло ощетинившихся дикобразов. Время от времени кто-либо хватался за голову или за грудь, со стоном или молча валился на палубу, красную и скользкую от крови. Мертвые лежали под ногами, при сильной качке шевелясь подобно живым, пока их бесцеремонно не оттаскивали в сторону, подальше от суеты сражения. От едкой пороховой вони, замешанной на запахах крови, калёного железа и горящего дерева, спирало дыхание, глаза застилались слезами и потом, но времени на передышку не хватало.
Гоня перед собой буруны, тяжелый парусный корабль быстро надвигался на византийцев; острый, сверкающий чищенной медью форштевень уже целился сокрушить борт «Святого Павла». Пёстро разодетые воины, толпящиеся на носовой палубе, испускали воинственные, леденящие душу крики и, отталкивая друг друга, вскакивали на перила, повисали на вантах, готовясь обрушиться на врага, одним махом смести поредевшие ряды европейцев.