Составление ответного послания не заняло много времени.
«Если султан намерен жить с нами в мире, мы возблагодарим Всевышнего. Император и верный ему народ готовы оставить в его владении несправедливо отторгнутые у них земли и города. Столица ромеев готова также выплатить любую посильную дань, чтобы отвести от стен своих чужеземное войско. Но отдать султану сам город не во власти ни императора, ни преданного ему народа.
Общее решение таково: никто не будет щадить своей жизни и, если так суждено, охотнее примет смерть, чем изгнание и вечный позор».
В субботу вечером в ставке султана был созван большой совет. Шатер командующего армией переполнился военным людом. Воздух в помещении быстро загустел, пропитался запахами пота, кислой кожи и железа и вскоре стал затруднять для дыхание. Прогретые за день полотняные стены подобно полузатухшей печи продолжали излучать тепло, в открытую дверь порывы ветра затягивали пыль. Однако даже те, по чьим телам обильно струился пот, мало обращали внимания на духоту — жара была лишь одним из многочисленных и отнюдь не самым досаждаемым из неудобств походной жизни.
От самого входа до тронного возвышения слуги протянули ковровую дорожку, по обе стороны от которой восседали на тюках шерсти высшие чины Османской державы: великий визирь, западный и восточный бейлер-беи, вторые визири, дефтердар[12], кадиаскер[13], нитанджи[14], шейх-уль-ислам, рейс-уль-кюттаба[15], командующий корпусом янычар и начальник личной охраны султана. За их спинами выстроилась военная знать помельче рангом, от санджак-беев до тысяцких и командиров полков и отрядов.
Многие уже знали или догадывались о провале переговоров с царем Византии и потому, отчасти невольно, разделились на две большие неравные части. Меньшая половина, среди которой преобладала влиятельная верхушка старой османской знати, сплотилась вокруг Халиль-паши и обоих бейлер-беев; другая, более многочисленная, состоящая в основном из молодых и энергичных вельмож, обступила своих вождей, вторых визирей Саган-пашу и Махмуд-бея, приверженцев продолжения осады. Непримиримый противник визиря и его сторонников, главный евнух сераля, Шахабеддин, сидел у подножия трона и масляно щурил на лица советников узкие, заплывшие жиром глаза.
В ожидании султана, сановники тихо переговаривались, то и дело бросая по сторонам подозрительные взгляды. Насыщенная взаимным недоверием атмосфера действовала даже на самых недалёких: люди волновались, шарили взглядами по сторонам, пытаясь высмотреть среди лиц в толпе своих единомышленников. Большинство понимало, что после серии постигших армию неудач, между сторонниками снятия осады и их противниками должна разгореться нешуточная схватка за влияние на молодого султана. Лишь некоторые тысяцкие, благодаря своим заслугам и крепкому телосложению возвысившиеся из числа простых воинов, почтительно и непонимающе хлопали глазами: хотя вызов на заседание Дивана сам по себе являлся большой честью, им было не по себе среди высокородной и влиятельной, надменно держащейся знати.