Он помолчал и с улыбкой на лице добавил:
— Я сотворю из этого храма величайшую мечеть для всех мусульман мира! И да поможет мне в этом Аллах!
— Аллах велик! — закивали головами придворные.
Сквозь толпу к нему пробился Саган-паша.
— Мой повелитель, я выполнил твой приказ! Мои люди разыскали царя Константина!
Мехмед долго стоял перед телом последнего из василевсов.
Константин полусидел, полулежал на груде сраженных им воинов; остекленевшие, широко раскрытые глаза с немым вопросом были устремлены в небо. Правая рука по-прежнему крепко сжимала рукоять меча, левая — была уперта в землю, как если бы мертвый император еще силился подняться на ноги. Когда-то по-мужски красивое лицо обезобразилось от скользящего удара сабли; на скуле, сквозь бурую маску запекшейся крови, сахарно блестел кончик раздробленной кости.
Мстительное чувство, как и облегчение при виде мертвого и более не опасного врага улетучилось быстро. Мехмед стиснул зубы и отвернул взгляд в сторону. Над кем ему торжествовать? Над этим неподвижным, изуродованным телом, пустой оболочкой непримиримого воителя? Разочарование больно кольнуло его. Мехмед вдруг отчетливо понял, что противник перехитрил его, ускользнул от расплаты, не дал победителю в полной мере насладиться триумфом. Он не дрогнул, не согнулся и не отступил перед силой. Грудью встретил неприятеля и до последнего вздоха защищал свой народ, свое государство. Смерть, достойная восхищения и зависти, способствующая возникновению преданий и легенд.
Мехмед еще раз взглянул на распростертое тело и еле сдерживая досаду, крикнул:
— Я не вижу царских регалий! С чего вы взяли, дурачьё, что этот мертвец и есть император?
— Его сапоги, повелитель! — подал голос Саган-паша. — Горожане, которых я самолично во множестве допрашивал, в один голос утверждали, что обувь пурпурного цвета с вышитыми на ней золотыми орлами мог носить только византийский царь и никто более.
Мехмед раздражался все сильнее. Он готов был завопить во весь голос, что их пытаются обмануть, что настоящий император бежит сейчас без оглядки на первом же попавшемся корабле, а этот человек — простой солдат, которому для отвода глаз приказали натянуть царские сапоги. Но он смолчал. Не в его интересах было творить невыгодную для себя и опасную в дальнейшем легенду.
Мехмед ограничился лишь тем, что насмешливо бросил:
— Странно, что мои доблестные и очень жадные до добычи воины не польстились на эти сапоги.
На лицах сановников засветились подобострастные ухмылки.
— Что прикажешь делать с телом убитого, повелитель? — Саган-паша чувствовал себя героем дня.