— Синьор Лодовико? — вежливо осведомился он.
Сквозь сипение и всхлипы слышались невнятные слова. Похолодев от внезапного предчувствия, Ангел схватил пленника за волосы и повернул лицом к свету. Серебристый лунный диск высветил испитые сморщенные черты лица и черный провал рта с редкими корешками порченых зубов. Эта физиономия преждевременно состарившегося бродяжки никак не могла принадлежать итальянскому дворянину.
Чуть не взвыв от досады, он ударил рукоятью кинжала в это потасканное, гримасничающее от ужаса лицо.
— Говори, — потребовал он, приподнимая бродягу за ворот рубахи.
— Я ничего не знаю, господин, — всхлипывая, ныл тот. — Этот человек дал мне новый плащ, пять монет и пообещал еще столько же, если я дождусь его.
— Почему же ты бежал?
— Я….. я испугался….. думал, плащ краденный….
— Скотина….
Удар по скуле повалил бродягу навзничь. Юноша распрямился и спрятал кинжал на груди.
Шпион вновь, как и несколько месяцев назад, перехитрил его. Ангел посмотрел на звезды: до рассвета оставалось не более трех-четырех часов.
Дальнейшие поиски едва ли принесли бы успех: найти беглеца в лабиринте улиц Константинополя было бы не легче, чем иглу в стоге сена. Но Ангел отступать не желал. Под самое утро удача отчасти улыбнулась ему, однако трудно было бы назвать ту улыбку иначе как саркастической — в одной из многочисленных ночлежек, расположение которых он знал назубок, ему указали на человека, недавно сбывшего с рук новехонький плащ. Это был второй двойник, нанятый Бертруччо.
Самого же генуэзца и след простыл.
Солнце припекало почти по-весеннему. Джустиниани снял маленькую, прикрывающую макушку шапочку и смахнул со лба капельки пота. Прищурившись, вновь осмотрел высокую земляную насыпь вала и пестрые кучки горожан на ней. Один из трех томящихся чуть поодаль адъютантов подвел к нему массивного, под стать хозяину, жеребца. Лонг принял поводья, похлопал коня по спине и одним махом вскочил в седло.
— Сегодня работы продвигаются успешно, — он кивнул головой в сторону цепочки землекопов. — Если не будет помех, через пару месяцев ни одна нечисть не прорвется за укрепления.
— Этим лежебокам следовало бы проворнее шевелиться, — снисходительно бросил адъютант. — До нашего приезда они лишь грызлись между собой и плакались на судьбу.
Лонг в упор посмотрел на него.
— Мне кажется…. Нет, я просто уверен — ты позволяешь себе слишком многое, Доменик. Тебя наняли, чтобы ты защищал этих людей, а не скоморошничал, изображая из себя полкового словоблуда.
Адъютант скривился, но промолчал. Его лицо с тонкими аристократическими чертами можно было бы назвать красивым, если бы не прочно отпечатавшееся на нем выражение наглости и раннего порока.