Наступила гробовая тишина, и вдруг внизу, среди сгрудившихся на палубе моряков, послышалось истерическое рыдание. Кто-то выкрикнул:
— Погиб Черноморский флот…
Его перебил голос командира:
— Да здравствует Черноморский флот!
Грозное в своей сдержанности «ура» прокатилось по миноносцу и оборвалось. Тишину снова прорвал голос Кукеля:
— Сигнальщик, поднять сигнал: «Погибаю, но не сдаюсь».
В темноте зашелестели, поднимаясь к рею, невидимые флаги.
— Боцман, приготовить шлюпки к спуску!
— Есть приготовить шлюпки к спуску!
— Травить пар, гасить топки!
— Есть травить пар, гасить топки!
— Открыть иллюминаторы и клинкеты. Приготовиться к открытию кингстонов! Проверить подрывные патроны!
— Есть открыть!..
— Есть приготовить!..
— Есть проверить!..
Четко репетовали с разных концов палубы унтер-офицеры.
Топот, шарканье ног… Короткие команды вполголоса… Лаконичные ответы… Скрип боканцев… Взвизгнули блоки талей… Плеснули о воду шлюпки… Стукнули в уключинах весла…
Один за другим отваливали от «Керчи» катера и баркасы с людьми. Они отвозили на берег моряков и возвращались за другими. Когда на корабле остались только командир и несколько человек, необходимых для открытия кингстонов и поджигания бикфордовых шнуров, Кукель молча в последний раз обошел миноносец. Усталым шагом, словно через силу двигая ногами, вышел по гулкому трапу на палубу.
— В шлюпку, друзья, — тихо сказал он, будто боясь нарушить покой умирающего корабля. — Боцман, поджечь шнуры!
Боцман сделал шаг к трапу, остановился, сдернул с головы фуражку и торопливо прильнул губами к шершавому железу пиллерса. Слышно было, как звякнуло о металл серебро его дудки.
— Не могу, как хотите, — не могу… — сказал он, ни на кого не глядя.
Кукель молча взял из его рук коробок, чиркнул спичку и поднес огонь к бикфордову шнуру. Синее пламя зашипело, побежало по палубе. В воздухе запахло порохом. Все молча спустились в командирский вельбот.
Через полчаса, ровно в час тридцать минут 19 июня, эскадренный миноносец «Керчь» перестал существовать. Он пошел ко дну на тридцатиметровой глубине против мыса Кадош, у Туапсе.
Моряки стояли на берегу, пока волны не сомкнулись над их кораблем. Тогда они стали медленно расходиться. Одним — тем, кому мерещились тепло, отдых от войны, спокойная жизнь, — путь лежал на юг. Другие, кому хотелось привычной трудовой жизни в деревне, решили пробираться на север, в Россию, по домам, к родным избам, женам, к семьям. Третьи тут же, на месте, собирались в отряд, чтобы начать партизанить в тылу белых армий.
Особняком сидела группа матросов вокруг боцмана Никитича, рассказывавшего о том, что на Волге идет война с адмиралом Колчаком за свободу, за революцию, за хлеб. Туда-то и надо идти всем, кто хочет сражаться за революцию, Россию, флот…