Я помолчала. Стэнн крепче сжал мою руку:
– Если тебе тяжело…
– Да нет, сейчас уже ничего. А тогда, конечно, трудно было. Я как раз музыкальный колледж закончила, хотела в консерваторию поступать, но кто бы там кормил меня ещё пять лет? На шее у сестры сидеть не хотелось, да и не получилось бы. Она тогда сама с маленькой дочкой дома сидела. Пришлось идти работать. А тут бывший одноклассник предложение сделал. Он мне всю жизнь помогал, я к нему со всеми неприятностями бегала, думала – лучший друг. А оказалось, любил он меня, ещё со школы. Ну, я и вышла за него, чтоб не одной быть. Полтора года прожили, а потом…
Горло у меня перехватило, и я замолчала. Стэнн крепче обнял меня, обхватив обеими руками, потёрся щекой о мои волосы, пробормотал:
– А я-то, дурак, тебе жаловался на свою несчастную жизнь…
Я улыбнулась, беря себя в руки:
– У каждого свои горести.
И продолжила исповедь:
– Меня тогда работа спасла. Вкалывала с утра до вечера, как проклятая. Всех заболевших педагогов замещала, частников набрала. Училась много – и по Интернету, и уроки брала. Потом свою студию открыла. Сначала параллельно с основной работой её вела, но вскоре поняла, что так я порвусь, в конце концов, и работу бросила. Зато за эти сумасшедшие годы я стала хорошим специалистом. Очень хорошим. Мои ученики на конкурсах призовые места занимают, в городских концертах участвуют, о моей студии даже в газете как-то писали. Вот так и живу – вся в работе.
Мы помолчали, потом Стэнн осторожно спросил:
– А как ты здесь очутилась? Через столько лет…
Действительно – как? Я прикусила в задумчивости губу и начала вспоминать предшествующие моему появлению здесь события.
День не задался ещё с ночи. На меня напал очередной приступ бессонницы, частенько мучавшей меня после смерти мужа, и я уснула уже под утро, часа в четыре, а в семь надо было вставать: одна из моих учениц попросила провести занятие в восемь часов, потому что у неё появились какие-то срочные дела, и прийти попозже она ну никак не могла.
Я не люблю заниматься вокалом в такую рань. Весь мой организм протестует против такого насилия: и голос не звучит, и слух отказывается слышать ляпы учеников, да и мозги плохо соображают: мысли начинают звучать коряво, с кучей слов-паразитов «ну», «это», «значит» и прочими словечками, помогающими мозгу выйти из ступора, вызванного ранним пробуждением. Вообще-то я – «сова», и начинать работать предпочитаю после обеда. Но, к сожалению, мироустройство подстроено под «жаворонков», поэтому всю жизнь мне приходилось «ломать» себя. Я с трудом вставала в несусветную рань и ползала весь день, как сонная муха. А вот когда все нормальные люди начинали подумывать об отдыхе перед компьютером или телевизором, у меня появлялась жажда деятельности, которая окружающих только раздражала.