Продавец снов (Журавлев) - страница 95
Не чувствуя под собой ног, они буквально скатились по лестнице на первый этаж, и, вылетев из Смольного на улицу, сразу оказались в окружении толпы, поющей «Интернационал».
Тройка новоиспечённых повстанцев ещё не пришла в себя от столь головокружительного слияния с революционными массами, как к ним обратился какой-то дотошный недошлёпок в пенсне, в усах с козлиной бородкой:
– А вы что же это не поёте? Игнорируете? Нехорошо!
– Болеем мы, – вывернулся режиссёр, поймав себя на том, что этот красноносый гусь очень уж напоминает ему Льва Троцкого.
– Болезнь – это атрибут тунеядствующих богатеев, прохлаждающихся на ниве труда угнетённых. Нам же, большевикам, болеть некогда. Нас всех закалила борьба! – выдал тираду козлобородый борец за идею, облачённый, как в футляр, во всё кожаное.
– Моего друга подкосила неизвестная науке хворь, при чрезмерном напряжении он зеленеет и теряет голос, – пришёл на выручку режиссёру Кузьмич.
– Ну а у вас что не так? – с явным недоверием спросил дотошный очкарик.
– У нас всё гораздо хуже, причём в более запущенной форме. В общем, ни чихнуть, ни душу отвести – того и гляди оконфузишься, – огласил душещипательную историю болезни слесарь.
Упакованный в кожу брюзга, не говоря больше ни слова, блеснул стекляшками пенсне на страдающих недомоганием, поморщился, пошевелил усами и поспешил удалиться.
Людская река забурлила, накатила волной и, выдернув их из омута Смольного института, понесла к Зимнему Дворцу.
От эмоций режиссёра распирало как воздушный шар. Его голова, подобно флюгеру при шквальном ветре, крутилась во все стороны. Глаза горели жадно, выхватывая эпизоды из происходящих событий. Он то ахал, то охал, ежеминутно восклицая от необъятной будоражащей сознание бунтарской силищи, охватившей сумеречный Петроград.
От разгорячённых лиц повстанцев у Кузьмича защемило сердце. Он видел в их глазах веру в лучшую жизнь, во всеобщее мировое братство рабочих и крестьян. Как же хотелось Кузьмичу объяснить всем этим заложникам обещанного неземного чуда, что спустя годы всё произнесённое с высоких трибун так и останется лишь словами. Недостижимым потерянным раем, из-за мышиной возни небожителей за место под солнцем, к которому ему, простому люду, так и не суждено будет прикоснуться, попробовать на зуб, как при старом режиме царский золотой червонец.
Для штурма Зимнего дворца людская масса подошла со стороны Большой Морской улицы. Устремившись под Триумфальную арку, она выплыла на Дворцовую площадь.
Расторопный Кузьмич едва успел вытащить из бегущей толпы Ангела и режиссёра. Пригибаясь ниже к земле, они все вместе достигли Александровской колонны и, укрывшись за пьедесталом, перевели дыхание и осмотрелись.