Когда он шагнёт… (Калиниченко) - страница 8

Смотрят на землю пристально без конца.
Пятый троллейбус тихо шагает в центр,
Окна роддома ловят внезапный блик.
Каждые роды – это обвал цен.
Все, что неискренно, скроется в тот
                                         же миг.
В старой ротонде новую жизнь ждут.
Нянька вздыхает, ей надоел снег.
Пятый троллейбус – это и твой маршрут,
Пятиконечный новенький человек.
Как твое имя? Кажется – Николай?
Круглоголовый, плотненький, как отлет.
К этому имени лучшая рифма – «май».
Что же ты делаешь в сумрачном феврале?
Вьюга и холод? Полно, какой прок?
В русской метели трудно искать судьбу.
Ангел приник к младенцу и знак дорог
Неотвратимо запечатлел на лбу.
Ранняя оттепель гложет в Москве лёд,
Ночи холодные, к завтраку – до нуля.
Кто его знает, может еще ждет
Пятый троллейбус пятого февраля.

«Пятнашка»

(из цикла «Московский троллейбус»)

Я раньше ездил на «пятнашке»
До стадиона Лужники.
Смешная синяя букашка
Скребла рогами проводки.
И вдоль пречистенских ампиров
Неторопливо, но легко,
Она влекла меня по миру.
В салоне пахло коньяком,
А может пивом…, даже водкой,
Не так уж важно чем спастись,
Когда над МИДовской высоткой
Такая солнечная высь,
Что хочется небесной рыбой
Доплыть до звездной глубины.
Лишь граф Толстой гранитноглыбый
Не внял влиянию весны.
Завидев хлеб, взлетают птицы
С его изваянной скалы.
Над пробужденною столицей
Летит победное «Курлы!»
Ах, этот хор многоголосый!
И по сей день звенит в ушах,
Когда забвенья пар белесый
Ровняет всё на пыль и прах.
Забыта прежняя степенность,
И, словно грёза наяву,
В зенит стремится современность,
Оставив старую Москву,
Как люди оставляют детство,
А мы не в силах повзрослеть
И делим ветхое наследство
За домом дом, за клетью клеть.
Устало меряем шагами,
А если нужно и ползком.
В салоне пахнет стариками
И лишь немного – коньяком.

Круговороты

На границе света тень ажурна,
Словно берег, морем иссеченный.
Листья липы сбрасывают в урну…
Возле остановки «Дом учёных».
В этот вечер теплый непристойно,
В этом свете персиково-нежном
От перронов всей Первопрестольной
Поезда уходят к побережью.
Памятник суровый, бородатый,
Вечно остающийся на месте,
Строго смотрит, как спешат куда-то
Белые курортные семейства.
В суете досужего народа
Истукан недвижен и священен.
Он-то знает, в каждом из уходов
Вызревает семя возвращенья.
Я в теньке сижу себе лениво
На краю Пречистенской агоры,
Вместе с влагой разливного пива
В горло опрокидывая город.
А потом вразвалочку по парку
Мимо сонной тяжести собора.
И метро «Кропоткинского» арка,
Словно древний змей Уороборос.
Вход и выход равно совместила,
Распахнув стеклянные ворота,
Чтобы мы, подобные светилу,