Катя, не дослушав, положила трубку. Она вошла в отдел и, ни на кого не глядя, сухо сказала:
— Готовьте чертежи к сдаче, товарищи.
Козюкин торжествующе стоял у окна, курил и, поднимая голову к потолку, смотрел, как слоями покачивается там табачный дым.
Вечером Катя пошла в больницу и по пути купила Позднышеву несколько румяных, золотистых помидоров. Июнь, а совхозы уже выпустили первую партию.
Позднышев выздоравливал. Выздоровление у него шло бурно. Как всегда бывает у жизнелюбов, врачам он обещал удрать из больницы, если они его скоро не выпишут.
— Я ведь не подопытный кролик, — жаловался он Кате, а смех, лукавый, яркий, как солнечный зайчик, так и прыгал у него в глазах. — Тем более, что у меня есть опыт моего дядюшки…
— Какой опыт?
— Медицинский. «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог», — а это случилось с ним лет в двадцать пять, — начал копить все лекарства, какие ему прописывались. Так вот, милая Катюша, когда ему стукнуло восемьдесят четыре, он созвал консилиум и раскрыл перед врачами два огромных шкафа — а там, представляете: микстуры, порошки, словом, всякая пакость. Мой дядя спросил врачей: «Что бы было, если бы я принял всё это в течение жизни?». Ну, врачи поглядели, покачали мудрыми плешинами и говорят: дали бы дуба лет тридцать назад. Вот и лечись тут…
Да, это был уже прежний Позднышев, и если б не густые, словно наведенные синькой тени под глазами да необычная худоба — можно было бы подумать, что он выздоровел окончательно.
Катя рассказала ему все заводские новости, и казалось, Позднышев сейчас вскочит с постели и в чем есть — пижаме и шлепанцах на босу ногу — побежит через весь город на завод. Он волновался, Катя заметила это волнение и с досадой на себя подумала: «Не надо было идти. Он еще болен».
— Я хотела, чтобы и вы проверили расчеты Козюкина. Но, может, вам трудно, Никита Кузьмич…
— Цыц! — он сделал «страшные» глаза, опять же шутя — под шуткой он скрывал волнение. — Что там, давайте, давайте, Катюша, а то придут сейчас.
И он поспешно схватил принесенные Катей листки.
Вошли врачи. Катя долго вглядывалась в одну женщину-врача — невысокого роста, с глубокими черными глазами. «Где я видела ее?» — спросила себя Катя, рассматривая ее с любопытством. У врача, как и у Кати, были большие, тяжелые косы, они не помещались под белой шапочкой и были сложены на затылке крупным узлом. «Ах да, — вспомнила Катя, — это знакомая Курбатова, как же я ее не узнала сразу. Там, когда мы ездили в Солнечные Горки, она была в легком пестром платье и казалась девушкой-студенткой, а здесь — халат, шапочка, две трубочки от фонендоскопа в кармане…»