Прачки не удивились, когда в отворившихся дверях показалась в облаках пара, ринувшегося навстречу свежему воздуху, фигура офицера. Сюда приходили часто: сдать в стирку белье, а в соседней комнате получить свежее, выглаженное. Когда схлынул пар, все увидели, что у офицера в руках — сверток.
— Мне тут по ошибке чья-то рубашка попалась. Давно собирался к вам зайти… Помялась она, правда.
— Ну, отгладим, — беря сверток, сказала одна из прачек. — А чья, вы не знаете?
— Не знаю, — ответил Лавров. — Может быть, Ольшанского, мы с ним в прошлый раз вместе брали… Вы ему отдайте, может и на самом деле его.
Лавров уже повернулся к дверям, когда они снова отворились и, как он ожидал, вошел Ольшанский, собравшийся в баню.
— А дождя-то нет, — весело сказал он. — Эх, и соснул же я, а теперь — попарюсь. Как с паром?
Лавров ответил:
— Я в бане не был, от дождя здесь прячусь.
Ольшанский хитро подмигнул ему:
— Брось ты, от дождя! Невеста уехала, а ты сюда?
Лавров нахмурился, но Ольшанский с беззаботной ухмылочкой уже шел к длинному столу, где гладили белье.
— Что, мое готово? — спросил он.
— Да, сейчас… — И, ставя утюг на подставку, женщина сняла с полки комплект. — А эта, случаем, не ваша? Лишняя чья-то у нас.
Она держала рубашку за плечи. Ольшанский посмотрел, повертел ее, потер между пальцами рукав и сказал:
— Моя. Давайте и ее заодно.
Потом он вздрогнул. Лавров не видел его лица, но видел, как тот дернулся всем телом. Лавров знал: он только сейчас понял свою ошибку. Он стоит сейчас, заворачивая свое белье, и лихорадочно соображает, что ему делать. Он сейчас испытывает больше, чем растерянность и испуг. — ему не понять, как эта рубашка попала сюда.
Ольшанский быстро обернулся, и столько кричащего ужаса было в его расширенных зрачках, что у Лаврова больше не оставалось сомнений…
Но увидел Ольшанский только равнодушного, будто ничего не заметившего и ни о чем не догадывавшегося Лаврова, который даже показывал ему рукой на дверь:
— Ну, что ж ты там задержался? Пойдем, нам по пути до бани.
Лавров знал: если сейчас не арестовать Ольшанского, он удерет, — он напуган, он понял, что выдал себя с головой. Пока что можно не волноваться: днем из расположения лагеря Ольшанский тайком не выйдет.
Лавров позвонил с город, Курбатову, но к телефону подошел кто-то незнакомый. На вопрос, можно ли попросить майора Курбатова, тот, незнакомый, ответил, что Курбатова вот уже несколько дней нет в городе, а если нужно что-нибудь сообщить, он, полковник Ярош, в курсе всех дел…
Лавров назвал себя. Ярош молчал, выслушав Лаврова, и молчал так долго, что Лавров спросил: