На слове cabeza[4] Карл вздрогнул. У него в руках как раз был листок с детальными фотоснимками обезглавленного трупа. Поднес страницу ближе к глазам. Поморщился.
– …С тех пор Оранжерея, конечно, очень разрослась. Она распространилась на значительную часть европейского региона, разветвилась. В азиатской части Федерации тоже возникло несколько длинных отростков. Восемьдесят пять процентов жителей ЕФ сегодня живут под стеклом. Кроме пневмоэкспресса по Трубе проходит сорокарядное автомобильное шоссе, локальные линии монорельсовой дороги, подкупольные пневмо-коммуникации для почты и мелкооптовой доставки товаров. Через каждые сто километров устроены культурно-социальные станции. Там обязательно – госпиталь, школа, стадион, клуб культуры и всё прочее, необходимое местным жителям. Добраться туда из самого отдаленного поселка можно не долее, чем за двадцать минут…
Ясно одно, тер висок Карл. Чтобы отрезать голову так чисто, нужен особый навык и еще – инструмент огромной точности и остроты.
Не в первый раз содрогнулся, представив выродка, способного на такое. Страшнее всего – если только эксперт не ошибся, – что в момент отсечения головы Максим Львович был еще жив…
Кто-то сзади толкнул в плечо. Один из студентов, поднявшись со стула. Случайно.
Извинился:
– Lo siento, señor[5].
– Todavía no soy «señor»[6], – улыбнулся смуглому парню Ветер.
Тот, не поняв, извинился еще раз:
– Lo siento, caballero[7].
В Евразийской Федерации своя система возрастного деления, закрепленная в конституции и законодательстве. Есть четыре категории населения. Сотрудники моложе пятнадцати лет называются «мальчиками» и «девочками». С пятнадцати до тридцати, вплоть до окончания лицея – «юношами» и «девушками». Потом, от тридцати до восьмидесяти пяти – «мужчинами» и «женщинами». Затем начинается зрелый возраст, когда человек становится «сеньором» или «сеньорой». В свое время из-за этого термина переломали немало копий. Славянофилы предлагали называть зрелых людей «старцами» и «старицами», но к тому времени концепция старости отошла в прошлое, опровергнутая наукой и вытесненная концепцией зрелости. Однако как произвести что-нибудь удобопроизносимое от прилагательного «зрелый», филологи не придумали. Так и закрепились «сеньоры». Сейчас, много лет спустя, слово уже не воспринимается как заимствование – наоборот, евразийскому уху комичным стало казаться испаноязычное обращение. Потому Ветер и улыбнулся.
Ровный свист, с которым несся пневмоэкспресс, стал чуть тише. Поезд начинал замедлять ход. До остановки оставалось всего двести километров.