— А как же… баба Лиза-то?
— Да вот так! Остались мы с Галкой, две девчонки-соплюшки, да младенец при нас. Я же ещё и ходила плохо, у меня дистрофия была. Мама ведь Лизоньку кормила, я вот потому ей часть пайки своей отдавала, маме хорошо кушать нужно было. Ну, а мне… уж чего оставалось. Галка-то покрепче была, она ещё с осени рабочий паёк получала, а у меня сперва детский был, а потом иждивенческий, как двенадцать в феврале стукнуло.
— Рабочий? Бабуль, да откуда рабочий-то паёк?
— Эх, Лен, а кто, как ты думаешь, в Ленинграде работал на заводах, как война началась? Мужики-то всё больше на фронт. Нет, не все, конечно, самые пожилые да опытные остались, а вот молодёжь почти вся ушла, разве что больные были какие. Вот. А работать-то нужно всё равно. Так и пошли на заводы женщины да ребята. И Галка, сестра моя, тоже работать стала в октябре.
— Она разве умела?
— Не умела. А всё одно пошла. Я, помню, на завод к ней ходила раза два. Первый раз пришла, долго найти не могла её в цеху. Хорошо, парень подсказал какой-то. Вон она, говорит, у стены. Подхожу — и верно, Галка стоит возле станка. А она хоть и шустрая была, но мелкая, невысокая, неудобно ей. Так что придумала-то? Ящичек какой-то притащила откуда-то, на него забралась, и вот так, стоя на ящике, работала. Иначе не доставала. Она там корпуса мин миномётных вытачивала, это помню. Вот. А ещё помню, на стене рядом с её станком плакатик такой висел. Маленький совсем, самодельный. Так там написано было, не напечатано, а именно написано руками: «Не уйду, пока не выполню норму!». И ведь не уходила, так и было всё. Порой, по три-четыре дня домой ночевать не возвращалась, ночью спала в цеху где-то. А ещё Галка рассказывала мне, что как на заводе электричество отключили в декабре, так она ещё с двумя девчонками станок вручную вращала, а дядя Миша, рабочий такой у них там был старенький и опытный, так он на том станке всё равно работать продолжал. Даже без электричества, в неотапливаемом цеху! Вот…
Да. Так и оказался я в будущем. Впервые общаюсь с кем-то оттуда, кроме Ленки. Она меня в гости к своей прабабушке привезла, к бабе Вере. Мы долго ехали, сначала на метро, потом на электричке. В метро народу — жуть! Куда там берлинскому метро, даже близко ничего похожего на московское нет. Хотя. Это у меня о берлинском метро 1940 года воспоминания. Наверное, в 2013 году там такая же давка. Ленка же сказала, что это и не давка совсем, мы не в час-пик едем. Вот часов в шесть вечера там действительно беда.
Мы пока в метро были, я Ленку всё время за руку держал, потеряться боялся. Но когда уже поднимались наверх на эскалаторе подумал, что, может, это я зря делал. Там перед нами парень с девчонкой шли, на пару лет нас старше, так они тоже за руки держались. А как на эскалатор встали, немедленно целоваться начали. Ага, вот прямо при всех, на виду, обнялись и принялись целоваться. А я не знаю, что мне и делать-то, стою столбом. Думаю, а вдруг тут так принято? Вдруг Ленка сейчас целоваться полезет? Она-то ведь местная! Не то, чтобы мне это неприятно было бы, даже совсем наоборот, только вот как на такое реагировать и что делать дальше не имею ни малейшего представления. Оконфузиться боялся. К счастью, целоваться Ленка ко мне не полезла.