Откуда Катя узнала, что я остановился именно в этой гостинице? Может быть я писал ей, а теперь забыл? И зачем ей понадобилось говорить со мной по телефону?.. Что случилось? С Лелей? С ней самой?
Я нашел коридорную.
— Москву ждете?
— Москву, — сказал я.
— Разговор заказан на двадцать два часа.
Если не Катя, то кто?
— Что-то случилось, — сказал я Инге. — Иначе бы она не стала звонить.
Мы стояли в плащах посреди гостиничного номера и весь остаток дня не снимали их ни на улице, ни в помещениях, то ли потому, что забывали, то ли оттого, что, не переставая, лил дождь.
Я думал: «Почему за мои грехи должны расплачиваться ни в чем не повинные и без того обиженные мною люди?»
Инга ходила за мной по пятам, словно боялась, что я могу оступиться и попасть под трамвай.
— Ну, пожалуйста, — говорила она, — пожалуйста, не волнуйся. Что могло произойти? Давай пойдем на почту и позвоним. Ты сам позвонишь ей. Уверяю тебя, ничего не случилось. Вот увидишь, — успокаивала она меня и зябко куталась в плащ, не отпуская моей руки.
Мы снова стояли в мокрых плащах, потом сидели на стульях у телефона.
— Она обычно не звонит тебе, когда ты уезжаешь?
— Нет, иногда я звоню.
В десять не позвонили. Без четверти одиннадцать я звонил на междугородную телефонную станцию. Там ничего не знали об уведомлении. Уведомляла Москва, и знала только Москва.
Коридорная сменилась. Наша старая коридорная передала, что заказан разговор с Москвой то ли на имя Берегового, то ли Березова. Звонили со станции — она не разобрала.
Это была ошибка, вполне очевидная, но меня колотило от страха. Только бы с Леленькой ничего.
Инга положила талон на трехминутный разговор с Москвой и вышла из комнаты. Каким чудом оказался у нее этот талон?
Было бы нелепо звонить в час ночи ни с того ни с сего, будить их. Завтра Кате рано вставать на работу. Может быть, в самом деле ошибка? Что я тогда скажу? Нужно ждать до утра.
Инга вошла в комнату.
— Позвонил?
— Они могут дать Москву не раньше, чем через два часа. Знаешь, — сказал я, — у меня это никак не выходит из головы.
— Я пойду, — сказала она.
Когда в половине восьмого утра меня соединили с Москвой, окончательно выяснилось, что это ошибка. Катя не посылала уведомления.
За дверью проходной предприятия, где работала мама, царил дух обжитого деревенского дома. Справа от узкого коридорчика в глухой, застекленной кабине, освещенной электрической лампой, старик вахтер ел суп из алюминиевой кастрюли. Когда я вошел, он продолжал есть, не обращая на меня внимания, как и подобает человеку, уверенному в безупречности вверенной ему системы охраны, сквозь которую не проскользнет и мышь. Я набрал номер внутреннего телефона.