Анна-младшая призадумалась, мысленно перебирая подруг.
– Только не путай разговорчивость и трепливость. Помни про разницу между тем, кто собой владеет, и тем, кто все внутреннее выплескивает, раскрывается и от того беззащитным делается.
– Так все наши, чуть что, так языками трепать начинают, такого наговорят… – начала было Анька.
– А ты в ответ еще пуще! – насмешливо кивнула Арина. – А вот если бы ты ощущала себя боярышней, так ли было бы?
– Н-не знаю… не так, наверное.
– Вот-вот. Попробуй как-нибудь вместо ответа на болтовню девчоночью промолчать по-боярски. Увидишь, что получится. Заодно и время выгадаешь, чтобы достойный и краткий ответ дать.
– Ага, попробую.
– Попробуй, попробуй, случай-то еще сегодня выдастся непременно, и не один, а мы с тобой потом обсудим, что и как получилось, – заговорщически подмигнула она Аньке.
– Ой, сейчас уже девки придут, я и попробую! – оживилась Анька. – Обед скоро. Слышишь, вон за окном отроки шумят, тоже в казарму возвращаются…
Арина оглядела Аньку и покачала головой.
– Ну нет – ТАКОЙ боярышне на глаза лучше никому не показываться. Лицо-то у тебя…
– А что с лицом? – испугалась Анька, хватаясь за щеки.
– Да то… опухшее и красное, словно ты на нем сидела! – Арина протянула ей руку. – А ну-ка, пошли ко мне в опочивальню! Я с боярыней поговорю, чтоб обед тебе ко мне туда же и принесли. А впрочем, сама и схожу на кухню! Заодно прихвачу там капусты и огурцов.
– Зачем? – не сразу поняла Анька, торопясь вслед за Ариной к лестнице – ей и самой не хотелось попадаться на глаза подружкам в таком виде, особенно Машке: уж сестрица не пропустит случая ее уколоть, она еще за утреннее не рассчиталась, когда Анька матушке про ее «урядничество» рассказала.
– Ну совсем ты про все забыла, – усмехнулась Арина. – Лицо твое в порядок приводить будем!
Оставив Аньку сидеть в своей опочивальне с рукоделием, чтобы меньше маялась неизвестностью и хоть чем-то себя заняла, Арина пошла искать Анну. Надо было спросить у боярыни дозволения принести обед Анютке туда же, в опочивальню, да и разговор с девчонкой нельзя было прерывать, а для его продолжения тоже требовалось разрешение. Арина волновалась, не сочтет ли Анна, что она излишне своевольничает, и не потребует ли, чтобы Анютка шла со всеми на кухню, а потом на занятия. Хоть и позволила с дочерью побеседовать, но казалось, она просто ждет, когда Арина уйдет и ее в покое оставит, а в помощь не слишком-то и поверила.
Зато Ариниными словами про то, что ТАКОЕ для девок дело обычное, потрясена и смятена была так, что, забывшись, проговорилась про свою старую боль. Видно, всю жизнь девичий интерес к своему телу считала чем-то ужасным и стыдным, а потому решила, что и Анютка такая же, в мать пошла – как наказание за прошлый грех. А тут оказалось, что зря себя терзала, потому и рвала сейчас душу, что ни за что наказана, что малая шалость ей всю жизнь поломала.