– Леонтьева – это какая? – спросил я и тут же сообразил, сам себе не веря: – Валентина Михайловна, из «В гостях у сказки»?
Библиотекарша кивнула, усмехнувшись, и осуждающе покачала головой.
– Она шпионка и про это в газетах написали?
– Говорю же, не написали, – чуть раздражаясь, сказала библиотекарша. – Слухи какие-то дураки распускают, вот и все. Не первый раз, еще летом началось.
– А вдруг, – сказал я и замолк.
Если летом началось, точно брехня – пару недель назад по телику «От всей души» показывали, мамка ревела, как всегда, – и вела передачу Леонтьева. Живая и явно не шпионка. Шпионов и предателей у нас в телевизор не пускают.
Хорошо, в общем, что про Леонтьеву слухи, а не правда. «В гостях у сказки» я уже не так страстно любил, как в детстве, но иногда мог посмотреть. И дальше смогу.
– Ему, наверное, тоже надо сказать? – предложил я библиотекарше вполголоса, кивая на пенсионера.
Она качнула головой и так же тихонечко ответила:
– Он не за этим.
Еще и рожу прикольную скорчила, показывая, как ее этот дедок утомил. Я чуть во всю глотку не заржал от неожиданности – никак не ждал от библиотекарши такого. Взрослая ведь, ну и вообще строгая тетка, да и должность у нее такая, не то что официальная совсем, но не для рож.
Я попрощался, надел куртку, висевшую на рогатой трехногой стойке у входа, и ушел, улыбаясь. Настроение у меня поднялось и не упало даже в овощном, в котором медленно шевелилась гигантская, на половину зала, очередь. Выбросили апельсины.
Овощной у нас огромный и типовой. Через дорогу от нашего дома на отдельной высокой площадке, к которой ведут двенадцать ступенек – ну или по склону можно забежать, – стоит продовольственный, через три дома на такой же площадке – хозяйственный, еще через три дома – овощной. Здания совершенно одинаковые, с высокими грязными стеклами, на которых мрачной гуашью нарисованы всякие товары – соответственно, курица с сыром, молоток с клещами и яблоки с капустой, – а внутри все по-разному. В продовольственном вечно народ и суета, в хозяйственном тихо, тепло и пахнет новыми резиновыми камерами для велосипеда. В овощном обычно пусто: голые прилавки, клеть с картошкой в дальнем углу, проволочные короба с трехлитровыми банками березового сока вдоль окон – ну и запах залежалых, а то и гниющих овощей, конечно.
Сегодня тут пахло апельсинами. Праздничный аромат просачивался даже сквозь массовый духан утомленных людей в плащах, пальто и резиновых сапогах. Люди все равно бурчали непразднично, то и дело отшагивая от очереди, чтобы, вытянув голову, взглянуть, много ли еще коробок осталось, крикнуть: «Больше двух кило в одни руки не давайте!» – и юркнуть обратно, пока очередь не сомкнулась. Коробок было еще много, штабель выше головы, но и потрошили их безжалостно, в шесть рук: мрачный грузчик, стоявший на стопке деревянных щитов, сдергивал очередную картонную коробку и небрежно хлопал на прилавок, чудом не сшибая ряд жестяных банок с аджикой, который почему-то не догадались убрать, а продавщицы в четыре руки отдирали верхние клапаны, потом одна очень ловко, как детский конструктор, выстраивала оранжевую кучку на площадке весов и тут же сгребала их в свернутый за полсекунды конус из толстой коричневой бумаги. Вторая продавщица тем временем, едва взглянув на стрелку, быстро щелкала счетами и выписывала сумму на крае свертка и на клочке бумажки, которую отдавала покупателю, чтобы тот бежал в кассу. Он бежал и тут же возвращался с чеком – касса тарахтела, не останавливаясь, будто там Анка-пулеметчица сидела, а не толстая тетка с жирно нарисованными губами.