– Пап, мам, я гулять!
– Надолго? – спросила мамка, чуть высунувшись из кухни.
– Как получится, – бодро сообщил я, стараясь не смотреть на мамку.
Лицо у нее припухло, веки и нос покраснели, и вообще она не очень хорошо выглядела. Может, потому, что, как и батек, третий день на улицу не совалась. Посоветовать им прогуляться, что ли, подумал я и тут же передумал. Еще согласятся, причем прямо сейчас, со мной, всей семьей с горочки кататься и снеговика лепить – и рухнул мой план. Как-нибудь потом.
– Давай-ка, чтобы не до ночи получилось, – скомандовала мамка. – И если замерзнешь – пулей домой.
– Да-да, конечно, – сказал я, торопливо застегивая телягу.
Мама поморщилась и сказала:
– Папа же хорошую куртку купил, модную и современную. Что ты как бич-то ходишь?
– Мам, ну все так ходят. А куртку порву еще, я ж на горку, – бойко соврал я и щелкнул замком.
Мамка вздохнула и спросила в спину:
– Папе помочь не хочешь? Надорвется ведь.
– Мам, ну я предлагал, – сказал я жалобно, обернулся и затоптался на месте, показывая всем видом, что мне жарко и душно, но если что, я готов остаться и радостно ползать по потолку, придерживая верхний край обоев.
Мамка махнула рукой и сказала:
– Беги уже.
И я побежал.
Наверное, надо было сперва позвонить – но я не стал, из конспирации и чтобы сюрприз был. Я ж и так знал, что Танька, раз сама не позвонила, дома сидит. Гулять она не любительница. А сидит одна, потому что отец в вечернюю, а мамка опять убежала к больной родственнице. Часов до одиннадцати как минимум.
Неправильно я знал. Таньки дома не оказалось. Я позвонил, постучал, вышел во двор, оглядел ее окна. Никто не выглядывал, занавески не шевелились, а для люстр еще светло было. Я оглядел двор. На детской площадке возились салажата, а нескольких совсем мелких карапузов, упакованных до состояния облопавшегося медом Винни-Пуха – мохнатого, коричневого и врастопырку, – мамаши вяло возили на саночках, то и дело останавливаясь для затяжных переговоров друг с другом.
Может, в магазин пошла, предположил я, обошел вокруг дома, заглянул в соседние дворы. Там царила та же щенячья гульба. Ренатика и его отряда храбрых пиздюков тоже не было. Ну и слава богу.
Подожду. Не домой же идти.
Я сидел, потихонечку мерз и расстраивался. Совсем ведь иначе все себе представлял.
Это я ночью придумал, совсем неожиданно. Лежал, не мог уснуть, слышал даже сквозь нахлобученную на голову подушку, как мамка с батьком опять бродят туда-сюда, щелкают выключателями, гремят посудой и разговаривают шепотом, разносящимся по квартире куда сильнее, чем обычный голос. Ну вам-то чего не спится, думал я тоскливо. У вас отлаженная жизнь, все тихо, спокойно и понятно на тыщу лет вперед. С понедельника до субботы днем работа, знакомая и нестрашная, вечером телевизор, в воскресенье пельмени, два раза в месяц прием гостей или, наоборот, поход в гости. С мая дача опять пойдет, с августа консервирование. И так всю жизнь, тихую, спокойную и честную. Ни экзаменов, ни злых ментов, ни мук совести.