– Я не понимаю, как оно должно сработать, – сказал Хайра.
– Очень просто. Что сделает большой начальник, когда узнает, что носители копий воруют и обманывают его?
– Побьет их.
– Ну а пока он их бить будет, что мы сделаем?
– Убежим! – радостно завопил Хайра, потом вдруг понял, что о таких вещах вопить не следует, и сам себя хлопнул по башке.
Самым сложным оказалось подкинуть письмо. Между бараками мы передвигались свободно, а вот как попасть на ту территорию лагеря, где обитали кумовья туземного абвера, я не знал. На помощь кого-то из заключенных питекантропов рассчитывать не приходилось. Как я понял, на Соловки Великого и Могучего попадали целыми семьями. Товарищи по несчастью держались возле своих родичей и чужаков сторонились. Поэтому когда один из доходяг предложил доставить послание по назначению, я оторопел. Во-первых, такое самопожертвование казалось странным. Во-вторых, я наглядно убедился в несостоятельности нашей конспирации. Раз о нашем плане знают, значит, жди беды.
* * *
Я лежал на снегу, устремив взгляд вверх. Скоро я усну, и крупные мохнатые снежинки, падающие мне на лицо, перестанут таять. Интересно, когда я умру, это будет по-настоящему?
– Ну, давай же, ну, олень безрогий, фашист недобитый, скользкая личинка навозной мухи, желтопрессная продажная крыса, графоман бездарный, чтоб тебя, гнида, в расколбас да через наискосок, да по диагонали, да чтоб ты сдох, только не умирай, пожалуйста…
Я бы улыбнулся, если б мог, но лицо закоченело. Хайра понятия не имел, кто такие фашисты и графоманы. Это я его научил, в целях обмена культурным опытом. Как выглядят гниды, объяснять не пришлось. Бесчисленное множество паразитов с ног до головы покрывали наши тела. Но ничего, сейчас я окончательно замерзну, кровь в моих жилах превратится в лед, и вшам придется подыскать себе другую среду обитания. Из лагеря мы ушли перед рассветом, прихватив с собой чертежи, составленные начальником копий. Погони за нами не было, видимо пропажи пока не хватились. За людьми учета никакого не велось: они гибли, как мухи в дихлофосном угаре, не вызывая сожаления ни у стражи, ни у своих же товарищей по несчастью. Бегство было отчаянной попыткой, обрекающей нас на неизбежное вымерзание в снежной пустыне. Хайра тащил меня на себе несколько километров. Иногда он останавливался, растирал мне лицо и руки снегом, а потом тащил дальше. Он был нечеловечески вынослив и морозоустойчив, не чета мне.
– Давай, Максим, покажи этим гнойным трупоедам, что есть у нас еще похер в похеровницах!
– Порох, Хайра, порох, – надо же, какой талантище, настоящий пещерный лингвист. С этой светлой мыслью я погрузился в сон. Снились мне отчего-то маленькие бифштексы с соусом «Пикан».