…Воронина будто ударило. Он слегка ошалело посмотрел на это непосредственное дитя. Всегда — даже после вынужденного замирья на Янове — выглядевшая абсурдной мысль о дружбе между представителями «Долга» и «Свободы», здесь, высказанная совершенно походя играющим в куклы подростком, показалась ему чуть ли не… откровением! И… надо же, она назвала куклу-долговку Катей…
«…Катёна-несмышлёна…»
— Тату, а ты мне достанешь тряпочек им на комбинезоны? — меж тем ластилось дитя к отцу. — Чтобы они как взаправдашние группировошные были?
— Достану, доню, достану. Вот поеду в город на склад…
А она прижалась к толстяку. На её лице были написаны гордость и такая яркая радость, какая бывает только у детей.
— Ой спасибо, тату!
— Ты моя лапонька! Рукодельница… — толстяк поцеловал девочку в щёчку. — Как наиграешься, ступай до хаты, я там щи из подпола вынес. Погреешь?
— Ага!
Воронин даже не сразу узнал в этом заботливом и нежном отце известного делягу Жабу.
В Большом Мире детей у Воронина не было — с женой он разошёлся через год после свадьбы. Может, это тоже была одна из капелек, что подточили железный, казалось бы, его характер и, в конечном итоге, привели его в Зону. Он на этот счёт задумываться не любил. Пришёл и пришёл — значит, надо так. Но иногда, в минуты душевной слабости, которые бывают у всех, он вспоминал то, что бросил безвозвратно за Периметром. И жену Ирину, и дом родителей под Полтавой, и даже болото то поганое, с которого он девятилетним пацаном выходил. И сестру младшую, Катьку, беспутно выскочившую замуж за иностранца.
«Ох, Катька, сколько ж я тебя, обузу-карапузу эдакую, на руках таскал, сколько из школы встречал. И ведь как ругался в душе тогда — пацаны футбол гоняют, а я тебя со второй смены забирать еду, а до школы — восемь километров в один конец… Где ты сейчас, Катёна-несмышлёна?..»
Что повернулось у него внутри этим вечером — Воронин не знал. Видимо, не ко времени накатило прошлое. Только вдруг железный начштаба Воронин понял — именно понял, не умом, а озарением, что ли — что все его измышления про тварей в детском облике, про маленьких изломов — гроша ломаного не стоят. Уверился — и всё тут. Уже глубокой ночью, сдав оружие техникам, он поднялся в свою комнатушку в здании заводоуправления «Ростка», открыл стол и скомкал старый рапорт на имя Крылова.
Когда он писал новый, где угрозе появления нечеловеческих признаков среди самосёлов отводилось её истинное скромное место, за его спиной незримо стояла с улыбкой сестра, уже десять лет как уехавшая в далёкий Сидней.
Конечно, странную девочку «Долг» из своей разработки не вывел. Ей присвоили индекс, завели что-то вроде карточки, какие заводили на всех своих и на интересных чужих, и периодически старались приглядываться — нет ли в этом чудном человечьем детёныше чего-то опасного.