Работа на строительных площадках приучила меня к простоте общения, к лёгкости всевозможного приятельства и умения ценить человека, особенно ровесника, наглотавшегося в своей короткой жизни горестей и бед.
Долгие размышления в ночные часы привели меня в писательское сообщество. Я стал, к своему удивлению, членом Союза писателей СССР, сумев напечатать несколько книг стихов и прозы.
Литература была и стала для меня всем…
И вот я, по приглашению новой районной администрации, которая, наверное, где-то что-то слышала обо мне, пришёл прямо с вокзала в районный Дом Культуры, который мы раньше называли просто клубом.
Здесь, кажется, время застыло навсегда. Те же скамейки в зрительном зале, тот же скромный антураж сцены, где мне, наверное, придётся что-то говорить. Ведь зачем-то пригласили.
Народ уже на местах – и ни одного знакомого лица! Я, оглядываясь, стал выискивать, где бы присесть. Возле серьёзного в полевой форме генерала место было свободным и я, спросив разрешения, опустился рядом.
Потом меня в генерале что-то заинтересовало, и я повернулся к нему.
Господи, как мы постарели!
– «Таня», это ты?
– Ты, цыганок!
Угадал! Цыганом меня звали все школьные годы за смуглость кожи и кудреватую причёску.
Вот судьба! Шли разными дорогами, а встретились здесь.
Было видно, что генерала пригласили серьёзные люди. Генерал живёт в Москве. Большой человек! Он, наверное, и в Кремль вхож…
Порядки новые, а привычки старые. Демократы!
Меня, как потом оказалось, пригласили совсем случайно. Кто я и что я, здесь никто не знал, кроме пожилой седенькой библиотекарши, которая меня помнила ещё со школы. Работники администрации теперь, как и все «состоявшиеся» люди, книг не читают. Ценят одну книжечку – тоненькую и с крутыми записями цифр денежных знаков.
За кумачовой, ещё с прошлых времён, трибуной, бубнил председательствующий о том, как хорошо, что мы теперь все освободились от сталинских ужасов, какое благодатное время для предприимчивых людей делать деньги, и ещё что-то в этом роде.
Мы с генералом, объевшиеся такой дьявольской ложью, хлопали друг друга по плечам, обнимались, цокали языками, и не заметили, как нас пригласили на сцену.
Тяжело было стоять в родном клубе, у себя дома, где прошло всё моё нищее детство, и не увидеть ни одного знакомого лица. Горло перехватила спазма, и я, смяв продолжение стихотворения посвящённого родному селу, повернулся к генералу, сказав, что вот он ответит за меня, потому как нервы у него стальные и закалённые перестройкой.
Генерал говорил коротко и толково, посетовав на то, что вот, мол, шумит знамёнами праздник, а пригласили из дальнего времени только нас двоих…