К обеду я прополола почти целую гряду, и прополола самым тщательным образом. Решила отдохнуть.
Пользуясь полным одиночеством и разошедшимся вовсю солнышком, легла загорать нагишом.
В то время, как я блаженствовала - уж этот-то отдых я заслужила!- на меня наткнулся сторож. Я услышала его шелестящие шаги, когда прятаться было уже поздно. Единственное, что я успела сделать, это перевернуться со спины на живот. Но сторож все равно остолбенел, выругался, сплюнул и лишь после этого отвернулся.
Я быстро натягивала на себя одежду.
- Траву портишь, тунеядка!- сказал дед.
- Очень нужно!- пренебрежительно и с гонором ответила я.- Я тут полю!..
Дед повернулся ко мне:
- Что делаешь?!
- Пропалываю, говорю, свеклу.
- Тут растет турнепс.
- Какая разница,- отвечаю,- все равно пропалываю.
- Зачем?- спросил сторож.
- А чтобы по-честному,- ответила я и добавила несколько нерешительно: - Чтобы урожай был...
- Урожай, говоришь?- дед посмотрел на зияющую в поле стрелу прополотой мной грядки.- Ишь ты! Здорово наработала. Как трактор. Ну, ты работай. А я пошел. Ишь ты...
Что-то в его голосе послышалось знакомое. Какойто смешок и издевка послышались... Но я не стала разбираться в своих подозрениях. Я отмахнулась от них. Мало ли чего покажется.
Дед еще не успел скрыться за лесополосой, а я уже опять полола. Все так же остервенело. Ближе к вечеру я устало распрямилась, обвела взглядом горизонт. Линия горизонта плавно качалась, и это было объяснимо: доработалась я до полного одурения. Необъяснимо было другое: два глаза, словно два желтка, смотрели на меня с поблекшего вечернего неба. Глаза эти расплывались во всю ширь горизонта, плавали в вышине, и один глаз издевательски мне подмигивал. Я ощутила, как судорога страха стянула мое лицо. Я попыталась зажмуриться, но лишь как-то нелепо словно бы подмигнула в ответ на издевательски нацеленный на меня взгляд. Огромные глаза изумленно и недобро полыхнули желтизной, зрачки приобрели форму козлиного прямоугольника - и вслед за этим глаза исчезли.
К ночи у меня поднялась температура. Горела кожа.
Ломило все тело. Я переработалась и сгорела на солнце. Про глаза Павлу не рассказала. Он и без того всю ночь возился со мной и всю ночь читал мне морали.
И как он не знал, что подумать. И как он извелся в ожидании. И какая я дура. И так далее в том же духе... Я была полностью с ним согласна, плакала от физической слабости и клялась, что сама не знаю, что на меня накатило. Но в глубине сознания уже отчетливо вызревала мысль, что лучшего дня не было в моей жизни.