Просторный кабинет, некогда, несомненно, принадлежавший еще царскому городничему, сохранял остатки антикварной роскоши, изрядно разбавленные, впрочем, советским убранством. Центр его занимала классическая Т-образная конфигурация столов (впрочем, ножка у Т была намного короче, чем в высоких начальственных кабинетах крупных городов). У столов стояли стулья, живо вызывавшие в памяти роман Ильфа и Петрова (Сергей пересчитал — их и впрямь оказалось 12). За креслом мэра находилась стойка для знамен — саму ее за столом не было видно, но видны были два торчавших рядом знамени — трехцветное российское и красное с желтой бахромой советское. В книжном шкафу слева Сергей заметил небольшой бюстик — по всей видимости, Ленина; переведя взгляд на стену позади мэрского стола, он не увидел на ней ожидаемого портрета, однако невыгоревший прямоугольник показывал, что портрет был. «Неужто ради нас сняли?» — изумился Коржухин.
В кабинете находились двое. Сам мэр, поднявшийся из-за стола при появлении гостей, был невысокого роста, плотный, но не сказать чтобы толстый, с одутловатым, идеально-овальной формы лицом. Венчик седых волос обрамлял желтоватый купол его лысины. Его глаза под практически отсутствовавшими бровями казались выпученными и в целом производили неприятное впечатление — в голове у Сергея промелькнуло когда-то прочитанное сравнение с пуговицами от кальсон. Возможно, то был лишь эффект обстановки, но Сергей подумал, что, встретив этого человека хоть на улице, хоть на пляже, хоть где еще, моментально признал бы в нем советского чиновника средней руки — никем иным обладатель такой внешности быть просто не мог.
Второй, сидевший по другую сторону стола, справа от перекрестия Т, и также повернувшийся, а затем поднявшийся навстречу вошедшим, был крупным мужчиной, наверное, почти на голову выше Дробышева. Его большой костистый череп был совершенно лыс. Очки с толстыми стеклами в мощной роговой оправе цеплялись за мясистые оттопыренные уши, не придавая, впрочем, своему обладателю ни намека на интеллигентность; внешность этого человека был подходящим ответом на вопрос «как выглядит полная противоположность аристократизму и утонченности». Он был, вероятно, чуть моложе Дробышева — лет пятьдесят или около того, но выглядел, однако, заметно хуже. Несомненно, некогда он был весьма силен физически, но сейчас в его облике чувствовалась не столько сила, сколько обременяющая тяжесть. Похоже, этот человек был болен, и, скорее всего, серьезно.
— Здравствуйте, — сказал Сергей («Здрасьте», — кивнул Алекс), — мы не помешали? — он покосился на крупного мужчину.