Учитель похвалил еще одну мою одноклассницу. Я опять обернулась. Но мамы уже не было. Наверное, побежала кормить Балбийке.
Вышла я из школы и медленно побрела по улице, глотая слезы. Придя во двор, зашла в сарай, растянулась на сене и долго плакала. Не заметила, как уснула. И вижу сон: будто стою я на берегу Шобытлы, на том самом месте, где весной любовалась полем и тополями. И главное, будто я уже взрослая, и красивая-красивая, и настроение у меня такое веселое! Все мои сестрички, братишки, племянницы выросли. И аул уже совсем другой: дома не камышом грязно-серого цвета покрыты, а красной черепицей, и высокие они, как наш клуб, при каждом доме сверкают стеклами голубые веранды, а в палисадниках подле них цветут розы. Вдоль нашей улицы стоят зеленые-презеленые, высокие-превысокие деревья, и солнце, необыкновенно ласковое и теплое, гладит меня по голове мягкими лучами, и мне так хорошо-хорошо… Открываю глаза — и вижу маму. Она тихонечко гладит меня по голове, лицо у нее мокрое, будто плакала.
— Что с тобой? Почему ты здесь? — спрашивает она.
А я молчу, все никак не могу прийти в себя, зачарованная только что увиденным сном, где все было так светло и радостно. И не хочется мне верить в то, что вовсе я не на берегу Шобытлы, а в грязном сарае, и не розами пахнет вокруг, а навозом, и на мне не сказочно красивое платье, а мое выцветшее старое.
Я вздохнула и закрыла глаза.
— Не бывает радости без печали, а печали без радости, доченька, — ласково сказала мама. — Все будет хорошо, вот увидишь. У тебя еще вся жизнь впереди… Я понимаю, малыши сейчас тебе мешают учиться, но пройдет время, и все трудности позабудутся. И тогда будешь только радоваться, что у тебя есть сестры и братья.
Я поднялась, стряхнула с платья прилипшие стебельки сухой травы и пошла вслед за матерью домой.
Она пожарила мне вкусную яичницу и поставила передо мной пиалу с ароматным чаем. И я сразу позабыла о своих печалях.
Потихоньку и зима пришла в аул. Снегу навалило куда больше, чем в прошлые годы. А чем больше снегу, тем больше радости. Жить нам стало веселее, особенно в школе. В заснеженном дворе каждый резвился как мог: одни боролись, валили друг друга в сугроб, другие катались на отшлифованных до блеска нашими подошвами и одеждой дорожках, третьи играли в снежки. После уроков мы теперь не спешили, как всегда, домой, а задерживались в школьном дворе или на улице, где сугробов было не меньше.
После того памятного дня, который запомнился моей подружке Байрамбийке как праздник, а мне как день довольно грустный, мама старалась высвобождать для меня больше времени на учебу. Теперь я вечерами много читала и даже рассказывала Бегали и Кендали сказки. Они, притихнув, слушали очень внимательно. Иногда и Инжибийке присоединялась к ним, если в тот вечер не убегала в клуб. С некоторых пор мама перестала отпускать Сакинат в клуб одну, ее постоянно сопровождала Инжибийке. Сестренке это так понравилось, что она каждый вечер собиралась в клуб едва ли не раньше Сакинат. И если та не торопилась, напоминала ей: «Мы сегодня не пойдем, что ли?..»