Мы плыли на автопилоте, когда радар начал пищать.
Мое спасение было почти здесь.
Я убрала волосы Дамиана со лба, они затвердели от крови.
Почему, Эстебандидо?
Я хотела плакать, потому что кто-то, кого я любила, умер в этом теле, и я не хотела знать, когда и как, и никогда не собиралась оплакивать его. И теперь они собирались забрать его, мальчика внутри мужчины.
Молния разделила небо, и на секунду я увидела его. Эстебан. Его пальцы были окрашены, улыбка была широкой, он только что пробовал землянику в первый раз.
Что случилось с тобой?
Что случилось?
Я прижала его голову к себе и начала баюкать.
И когда другая лодка приблизилась к нам, мужчина поднялся на борт.
— Все в порядке. Все будет хорошо,— сказал он. — Вы можете опустить пистолет.
Я не понимала, что держала его все это время, пока он не вырвал его из моих рук.
Он убрал полотенце из моей руки и осмотрел рану Дамиана. Полотенце было пропитано кровью.
Дамиан открыл глаза.
— Рафаэль, — прошептал он, когда увидел мужчину.
Кровь застыла в моих жилах. Я знала это имя. Я слышала, как Дамиан говорил с ним по телефону.
— Ты получил это? — говорил Дамиан Рафаэлю, мужчине на другом конце линии, который записывал мои крики.
— Я здесь, Дамиан, — сказал мужчина, который, как я думала, пришел спасать меня, — я здесь.
Мы проплывали бухту за бухтой, вдоль береговой линии, Рафаэль вел лодку Дамиана, а его друг, Мануэль, плыл следом на другой лодке. Я сидела, держа голову Дамиана у себя на коленях, так как он этой ночью потерял много крови. Несколько раз он открывал глаза, но они были мутными. И всякий раз туманная примитивная грусть охватывала меня, потому что я видела отблески Эстебана в этих глазах. Что бы он ни чувствовал, что бы ни думал, Дамиан теперь лежал незащищенный передо мной. Я могла ощутить его боль. Не ту, что медленно сочилась из него, а муку, запечатанную внутри. Он дрожал в железной клетке своего сердца, и не было выхода из нее. Дамиан ворочался и крутился, пока я пыталась удержать его.
— Ш-ш, ш-ш, — я не знаю, в какой момент начала напевать колыбельную МаМаЛу. Я не знала, для него ли это или для меня, но, по-видимому, она успокоила его, и он перестал вертеться.
Океан был спокойным теперь, но было холодно, и мы оба были насквозь мокрые. Дамиан дрожал. Я прижала его ближе, и он повернулся у меня на коленях, уткнувшись носом в мой живот.
Он думает, что он маленький мальчик. Он думает, что я МаМаЛу.
Я одновременно хотела и прижать его крепче, и оттолкнуть. Как я могла думать о том, чтобы утешить Дамиана? А могла ли не думать?