Но. Подумав немного, разобравшись в лихорадочных нагромождениях причастий, деепричастий, повторов и уже упомянутых «и», начинаешь догадываться, что, наверное, нелепые истории, то и дело приключающиеся с целым калейдоскопом персонажей, которые носят «говорящие» имена, не так уж и глупы… Что где-то – вроде бы – даже есть какой-то смысл. Или что-то типа смысла… Что это самое «и» не только не мешает восприятию, но, наоборот, непостижимым образом убеждает в обнаженной и напряженной искренности того, кто все это записывал… Что все это вполне вписывается в контекст общего литературного процесса, а именно – в ту главу учебника по истории зарубежной литературы, где говорится про «постмодернизм» (а туда, кажется, сейчас вообще все что угодно можно вписать) и где оный процесс не только не очень охаивается, как было принято раньше, а, напротив, весьма подробно описывается, определяется, вгоняется во всяческие рамки – без какой бы то ни было видимой пользы и для него самого, и для нас, – спасибо, хоть признается его относительная ценность для мировой литературы (как известно, самой прогрессивной мировой литературы в мире) … И что также, может быть, всё это – попросту говоря, один тотальный стеб, добродушный оттяг молодого, талантливого и уже вкусившего славы человека…
И вот, сделав все эти потрясающие воображение маленькие открытия, поневоле начинаешь от души радоваться за автора: какой он-де хороший, милый, умный, сообразительный и проч., и как это я его хорошо от нападок закосневшей в своем невежестве критики защитил…
Но… Опять возникает это проклятое «но» и упрямо ворочается где-то в области затылка. А нуждается ли сам автор в подобном адвокате? Не похожа ли вся моя искусно выстроенная защита на пресловутый героический таран новых открытых ворот? Ведь все это какими-то местами похоже и на истории Матушки Гусыни, без которых ни один англоговорящий ребенок никогда не уснет вечером, и на лимерики Эдварда Лира, «бессмертного английского сюрреалиста, коим создан косолапый Мопсикон-Флопсикон» (Энгус Уилсон), и на логику кэрролловского Старика, Сидящего На Стене, и на целый зоопарк героев Джона Леннона. Ведь люди, подобные выводку персонажей Боба Дилана, перекочевавших сюда из его же песен, еще водятся на земле, хотя со времен викторианских чудаков встречаются все реже и реже. Ведь и «трещак ненаказанный», и «гомер-потаскуха», и «Дружелюбный Пират Рохля», и «принц гамлет его гексаграммы», и…, и…, и… – это всё «в действительности один человек» – «всего лишь гитарист», «который хотел бы совершить что-нибудь достойное типа может посадить на океане дерево…» Ведь радикализм и романтизм в ту пору еще «молодого» американца очевидны и не требуют никаких пояснений – как и его песни, известные всему миру… Ведь