– У них там сейчас… один проект подвешен, – в подробности вдаваться не хотелось. – И я для этого проекта – аргумент против. А ему нужны аргументы за. Поэтому он промолчит. Про меня. И про нее.
– Спасибо, – папа вздохнул.
– Обращайся. Так ты не ответил.
– На что?
– На вопрос. Она тебя любила? Ты вообще веришь, что вампир может любить человека?
– Я это знаю, дочка.
– Знаешь что? По-твоему, выпить человека до смерти – это любовь? Как вон Лизка тогда сказала: высшая форма любви для вампира – смерть?
– Дура она, твоя Лизка, – вдруг бросил в сердцах отец. – Дурой жила, дурой померла. Ну, хоть счастливой. Выпить человека до смерти – это не любовь, это жажда вперемешку с похотью. А высшая форма любви для вампира – вот просто, чтоб ты знала и не путала – это жизнь. Жизнь, подаренная тому, чьей крови ты жаждешь так, что сводит челюсти. Тому, кого ты хотел бы видеть рядом с собой до последнего его дня, но отпустил. Прогнал, потому что знаешь, что от постоянного нахождения в твоей ауре его мозг сгорит. И да, она любила меня! Не потому, что спасла, нарушая закон своего народа. Вернее, не только потому. А потому, что сумела отпустить. Несмотря на жажду. Наплевав на желания. Любила, потому, что подарила мне жизнь, отказав себе в блаженстве, которое она испытала бы, вкусив мою смерть! И иди уже, готовься к экзаменам, а то ужина у нас сегодня точно не будет.
Он вернулся к плите, весьма раздраженный, всей своей спиной демонстрируя, что не желает больше со мной общаться. Но он меня не убедил. Все равно не убедил.
– Ты прости, папа. Только, может, проще все. Надоел ты ей хуже пареной репы, вот и прогнала.
– Тебя там не было, Ларис, – спокойно ответил папа. – А я не собираюсь обсуждать с тобой интимные подробности, что бы что-то доказывать. Мне достаточно того, что я знаю. Нет, я ей не надоел. Да, любила. И – иди уже. Иначе с мясом будешь заниматься сама.
Ушла. Вот только готовиться к экзаменам была не в состоянии. Упала лицом в подушки. Значит – бывает. У кого-то – все-таки бывает. А мне – только боль. Только боль…
Я не хотела об этом думать. Я не могла об этом думать. Этого не было. Ничего такого со мной не было. Не происходило. Никаких вампиров в черном. Никогда. Никогда. Никогда.
Мама разбудила меня к ужину. Но есть уже не хотелось. Ничего уже не хотелось. От папиных откровений стало только хуже. Много хуже. Они там, значит, развлекались, а меня теперь – ремнем по заднице? У них там любовь, а у меня из-за этого – полубезумный вампир с садистскими замашками и невнятными резонами? И он еще мне рассказывает, что принца Дракоса не существует! Да вот своими глазами на днях в собственной гостиной видела!