— Думаете… — Рауль похолодел. — Я видел несколько больших эпидемий в Лангедоке, тиф, оспу! Люди умирали, но королевская власть и Церковь неколебимо оставались на страже устоев! Да быть не может!
— А если может? — прямо спросил преподобный. — Поразмыслите над этим, мэтр. Жду вас завтра к повечерию: вдруг Господь смилостивится и мы продвинемся хоть на шаг вперед…
— Про рыцаря де Вермеля что-нибудь выяснили? — развернулся на пороге Рауль, вспомнив.
— Ровным счетом ничего. Человек мизантропического склада, вдовец, ни в чем предосудительном не замечен. Имел какие-то дела с преосвященным Гонилоном, вроде бы торговые.
— Торговые? — еще более насторожился мэтр. — Дворянин, опоясанный рыцарь и вдруг марает руки о презренное купеческое ремесло? Да и чем может торговать архидиакон?
— Церковными должностями, — пожал плечами брат Михаил. — Пребендами. Знаете сколько стоит в Артуа пост настоятеля богатого монастыря? Симония при Гонилоне процветает, но по большому счету не наше это дело: архиепископ Амьенский пусть дознание проводит. Если, конечно, у его высокопреосвященства появится желание и сам он не получает процентов с махинаций Гонилона… А доходы с земель епархии? Зерно? Лес? Сено, наконец — представляете сколько фуража требуется графским конюшням в одном Аррасе?
— Ясно, — вздохнул Рауль. — Обычное провинциальное плутовство, взял у Церкви подешевле или вовсе задарма, перепродал государевой казне подороже. Как везде.
— Идите домой, мэтр. Темнеет.
* * *
Выбор невелик: отправиться в «Три утки» и провести время в таверне, или прямиком на Иерусалимскую, к ставшему почти родным очагу. Мэтр предпочел тихий вечер в одиночестве — устал, голова тяжелая, да и настроение в целом не располагает к веселым посиделкам у старины Гозлена. Затопить камин, взять книгу из коллекции бесследно сгинувшего Гиома Пертюи и кувшинчик вина, застелить жесткое кресло медвежьей шкурой…
Немаловажная деталь: домовладелица-ореада христианского поста не признает, подавая к ужину скоромное — неизвестно, делает ли это вдова Верене нарочно, чтобы уязвить несимпатичного ей жильца, или следует обычаю древних времен, когда о постах и слыхом не слыхивали. Рауль старался не обращать внимания: во-первых, в кошеле действующая индульгенция, а во-вторых, не все ли равно Господу Богу, что кушает сей неисправимый грешник, лосося или курицу?
(Брат Михаил как священник и монах непременно осудил бы эдакое небрежение обязательным для каждого христианина воздержанием! Придется каяться на следующей исповеди).
Рауль обнаружил на столе свинину с чесноком, мятой и орехами, горшочек пшенной каши, соленые огурцы в виноградных листьях и полкруга ржаного хлеба. Блюдо укрыто деревянной крышкой и, поверх, шерстяным отрезом, сохранить тепло. Что ж, скоромное, так скоромное — строгий пост Рауль предпочитал держать только в Страстную неделю…