— Догадки, догадки. Мы очень мало знаем о Древних, они ревниво берегут свои тайны. Вы ведь отлично знаете почему в случае с ореадой я ограничиваюсь вежливыми уговорами и увещеваниями?
— Ее дух покинет тело в любой момент. Древнего невозможно запереть в подвале и пытать, чтобы выбить нужные сведения. Древний уйдет, оставив следователям пустую оболочку.
— Теперь-то поняли, что сделал аптекарь Гийом Пертюи? Не отвечено на важнейший вопрос: почему он поступил именно так, хотя имел выбор? И почему его мать осталась здесь, среди смертных.
* * *
Ясного плана действий нет, зацепок нет, из подозреваемых осталась одна ореада, разговорить которую невозможно. Не исключено, что Михаил Овернский знает больше чем кажется и до поры предпочитает не раскрывать все подробности, но этот постулат сомнителен: его преподобие выглядит разочарованным и недовольным, значит дело и впрямь идет плохо. Один из лучших следователей папской инквизиции нежданно-негаданно оказался бессилен, вот какая незадача!..
Надо что-то делать. Поступить нестандартно. Допустим, спровоцировать гипотетического противника, кем бы он ни был — колдуном-человеком, или одним из Древних. Но как?
Поразмыслить над этим вопросом Рауль отправился в «Три утки», к старине Гозлену из Эрмавиля, на прошлой неделе грозившемуся перед наступлением Великого поста угостить кабаном в чесноке с травами — такое яство надо готовить долго, с раннего утра, пока запах не поднимется к самым райским вратам!
Гозлен обещание выполнил — уже на подходе к «Трем уткам» мэтр ощутил божественный аромат, разносимый холодным ветерком по улице Мадлен, отходящей от одноименной площади перед кафедралом.
— Мессир Ознар! — Рауля узнали, едва он появился на пороге гостеприимной корчмы. Постоянная публика — господа министериалы и экюйе, во главе с Анри де Рансаром. — Давайте к нам, шевалье! Гозлен, тащи гасконское, у тебя старый запасец еще не иссяк?
Понятно. В компании разухабистой благородной молодежи о мыслях, обобщениях и философии можно забыть. Да и ладно, отдыхать тоже необходимо, после грязной работы в монастырской лечебнице пальцы доселе подрагивают.
Объявился Гозлен с кувшинами, всё такой же огромный, безобразный ликом и добрый душой. Одарил мэтра наполненной до краев кружкой, свистнул мальчишку — притащить блюдо с хлебом, мясом и капустой в горчичном соусе.
Разговоры, как и обычно, крутились вокруг трех самых близких обществу тем: женщины, война с Англией и отвратная погода, не позволяющая победоносно вести означенную войну и попутно вгоняющая в уныние прекрасную половину рода людского, от высокородных дам, до гулящих девок.