В ЦК ВКП(б) тоже сочли нужным предупредить:
— За газету будем с вас спрашивать. Смидович — человек больной, а вы молоды, здоровьем вас не обделили.
Пролетка трясется по узким улочкам. Слева — красивое здание с колоннами. Очень знакомое, где же я его мог раньше видеть?
— Ратуша? — спрашивает Николай у извозчика.
— То так, — извозчик опасливо покосился на моего спутника, — пан раньше жил в Принеманске?
— Нет, — признался Долинин, — видел это здание на картине.
— А-а, но, но, — погоняет коня извозчик.
Я вспоминаю: действительно, этот дом с колоннами я тоже видел на картине. Мимо него брели толпы понурых наполеоновских вояк.
Снова проезжаем район сплошных развалин. Ни одного уцелевшего дома.
— Скоро центр?
— То так, — односложно отвечает извозчик. — Тут була Торговая улица.
— Много в городе таких бывших улиц? — с нескрываемым беспокойством спрашиваю я.
— Занадто много. — Возница натянул вожжи. — Приехали, панове.
У входа в трехэтажное здание напротив унылой площади — часовой. Он преграждает дорогу:
— Пропуск?
— Мы из Москвы, вот направление из ЦК ВКП(б), нам надо к секретарю, — объясняю я.
— Вам в обком партии надо, а здесь НКВД, не задерживайтесь, тут стоять нельзя.
— Куда идти?
— Вниз по проспекту, там за площадью и обком партии.
Сам виноват. На аэродроме вместо обкома сказал Цека, а извозчик спутал с Чека, теперь тащись по городу с вещами. Хорошо хоть груз невелик. Чемодан только у меня, а у Николая и Ирины портфели.
Во время шествия по проспекту продолжаем разглядывать разрушенные здания, читаем на стенах уцелевших домов торопливые надписи: «Разминировано», «Мин нет».
— Пашка веселый городок выбрал, — посмеивается Николай.
В обкоме встречаем Григория Барановского. Он работал в управлении делами Наркомата. В Москве Барановский не баловал нас своим вниманием, но здесь встречает, как родных. Григорий назначен управделами обкома. Он быстро «организует» машину, дает сопровождающего.
Темным вечером подъезжаем к большому серому дому. Сопровождающий нас товарищ ныряет в подвал и возвращается с усатым дворником.
— Пан Казимир, принимай постояльцев.
— Можно, почему нельзя, можно, — бормочет дворник, прикрывая ладонью колеблющееся пламя свечи.
Идем по узкой лестнице, под ногами хрустит битое стекло. На четвертом этаже дворник долго возится с ключами. Наконец, дверь открыта.
— Паны могут тут отдыхать. В комнатах есть две кровати и один диван.
Чиркаем спичками.
— Нельзя, панове, — предупреждает дворник, — окна не завешены.
Ирина плюхнулась на диван, зашуршали газеты.
— Чур, мое место, мальчики…
Уступив даме диван, мы с Николаем отправились в темноту соседних комнат. Долинин сравнительно корректно ругнулся, очевидно, ему пришлось не по вкусу столкновение с каким-то тяжелым предметом. Мне повезло — вытянутая рука нащупала спинку кровати. Пользуясь правом первооткрывателя, я ее тут же и оккупировал. Вспыхнувший огонек спички слегка осветил мое ложе, но увы, не помог обнаружить на кровати признаков постели. Очевидно, усатый дворник успел стащить ее в питейное заведение. Угасающий огонек выхватил из темноты кипу газет и журналов, сваленных в углу, — отличная постель. Кстати, у меня есть ценный опыт. Несколько лет назад, когда я приехал в Баку собкором «Красного знамени», в квартире, оставленной моим предшественником, тоже была только кровать с голой сеткой и множество газетных подшивок. Тогда мне пришлось несколько ночей спать на газетах. Отправленный из Иркутска багаж шел с черепашьей скоростью.