Наконец за иллюминатором потемнело. В небе покачнулась звезда, за ней вторая, третья. И скоро тысячи звёзд приплясывали над огоньками парохода.
На палубе смолкли разговоры. Сделав обход, захлопнул дверь лазарета доктор Челкашкин. Взялся за ключ рации лучший друг Солнышкина радист Перчиков. И как только наверху затихла последняя песня Федькина, Солнышкин бросился в красилку.
Ведро было полнёхоньким. Солнышкин три раза отдыхал, оглядываясь по сторонам. Но через несколько минут он уже макал кисть в ведро и размазывал краску по палубе.
«Пусть старый поспит подольше, и всё будет как в цирке!» —думал Солнышкин.
Палуба становилась ярко-зелёной.
— Как ковёр! — говорил Солнышкин и добавлял: — И как мокрая трава в тайге.
Палуба зеленела, словно луг после дождя. Не хватало только пения лягушек.
Солнышкин водил из стороны в сторону языком и быстро пятился. Он оглянулся только тогда, когда его пятки упёрлись во что-то твёрдое. Сзади был трап! Солнышкин выплеснул на палубу остатки краски, растёр её и, выйдя из коридора, довольный присел на краешек трюма.
Выходила луна. Влажный ночной ветер дул ему в лицо, и Солнышкин, усмехнувшись: «Всё, как в цирке», тихо опустил голову…
Он дремал наверху, боцман похрапывал в каюте.
Сквозь сон до боцмана донеслись нежные запахи краски. Бархатной, зелёной! Рука боцмана сползла с одеяла и от лёгкой качки двигалась влево-вправо, влево-вправо.
«Хорошо получается! — думал боцман. — Очень хорошо!»
Ему снилось, что это он сжимает кисть и красит коридор. Но рука ударилась о край койки, и боцман вскочил: а ведь и в самом деле пора красить!
Бурун нащупал ногами деревянные колодки, сощурил спросонья глаза и шагнул в коридор.
Он хотел повернуться и идти направо, но его ноги не сдвинулись с места. Он попробовал оторвать их от пола, они не поднимались. Колодки намертво приросли к палубе.
Ошарашенный Бурун вылетел из колодок, ухватился за фонарную решётку и, боясь опустить ноги, словно летучая мышь, повис под потолком. Пароходик подбросило.
— Кажется, начинает покачивать, — заметил в рубке молодой штурман Безветриков, по прозвищу «Тютелька в тютельку», который любил необыкновенную точность. — Полбалла есть!
— Да, вы правы: на балл меньше или на балл больше! — согласился штурман Ветерков, по прозванию «Милей больше, милей меньше!».
— Магнитит! — рассуждал боцман, качаясь взад и вперёд.
В это время сбоку открылась дверь машинного отделения.
— Ты что это раскачиваешь судно? — удивился машинист Мишкин.
— Магнитит! —показал глазами на палубу Бурун.
Да ну? — ещё больше удивился Мишкин. Он нагнулся, приложил к палубе большой палец, и на нём оттиснулся толстый слой краски. «Магнитит», — усмехнулся Мишкин и закрыл дверь.