Но соперники Коэна забыли одно: рабби Нехемия, человек открытый и мудрый, за свою долгую жизнь успел приобрести друзей за пределами еврейского гетто. Его знали турецкие и татарские торговцы с Поганско-Сарацинской, армяне, греки, не забывшие покровительства караимы, которых Коэн однажды спас от изгнания. Нехемии было куда идти.
Поэтому, устав встречать неодобрительные взгляды на Староеврейской улице, Нехемия перемахнул во двор семьи Кёпе. Как обычно, он пришел в лавку Селима посмотреть, не привезли ли новую партию манускриптов и не завалялись ли редкие предметы еврейской старины. Покупать, правда, Нехемия Коэн не собирался: денег у него уже не было. Но изменять привычке Коэн не рискнул. Затренькал колокольчик, несмазанные дверные петли скрипнули, и рабби проскользнул в приятный полумрак.
— Салям алейкум! — это Фатих подменял заболевшего отца.
— Алейкум ассалям — ответил Нехемия. — Фатиху, как здоровье почтенного Селима?
— По-прежнему, хахам-баши[31], сказал Фатих, — по-прежнему…
— Я больше не хахам-баши, поправил его Нехемия, — зовите меня теперь просто хахам…
— Ну что вы! — Фатих удивился. — Я еще мальчишкой носился по Поганке, дразня котов, а вы уже были хахам-баши. Оставайтесь им и сейчас. Для нас рабби Нехемия Коэн всегда хахам-баши. А еврейские размолвки — дело временное.
— Спасибо, утешили — раввин грустно вздохнул. — Знаете, что за казнь они мне придумали? Съедение собственного языка, пожаренного на масле со специями!
— Ужас! — Фатих представил, как шипит раскаленное масло, а в середине большой сковороды сморщивается клок мяса, бывшего когда-то знаменитым языком Нехемии Коэна. Это они по вашему закону придумали, по шариату Мусы[32]?
— По дурости — сказал рабби, шариат тут не причем. Откопали какой-то сомнительный трактат, якобы один раввин в Йемене 300 лет назад приговорил другого раввина за клевету к этой изощренной казни. Йеменская школа вообще странная, они и свинец вливают за клятвопреступление, и камнями побивают за блуд.
Рабби помолчал немного, потом добавил:
— Боюсь, что потом эта разница приведет к большим бедам. Прямо вижу мальчика, из приличной йеменской семьи, который… нет, не буду портить вам настроение, Фатиху, не буду.
— Вы видите будущее?
— Не вижу, а предполагаю. Из плохих семян наивно ждать хороших ростков.
— Да. — Фатих посмотрел в окно. Над входом в лавку мелкий львовский дождь поливал зеленое полотнище с белой арабской вязью, означающей — джихад Ляхистану объявлен. Было время, я тоже мечтал о славе и вот к чему пришел: как жили под христианами, так и живем. Нам опять налоги подняли.