— Приготовления саламандр? — улыбнулась пани Сабина.
— Нет, — сказал Леви, — в ней написано, как самому уподобиться саламандре.
Какая бредятина! Саламандр я десятки раз жарил на костре с голодухи, и ни одна из них не воскресала из пепла, подумал он про себя, но если пани верит в это, то пусть.
Они еще долго обсуждали разные мистические трактаты, и Сабина почувствовала, что ей нисколько не хочется уходить из лавки Леви.
Пани нарочно расспрашивала его обо всем, что видела на полках, но через час собралась с духом и купила «Огонь саламандры», положив на прилавок горсть злотых.
— Какая красавица! — вздохнул Леви, когда пани Сабина села в карету.
Кабы она родилась в Стамбуле, стала бы любимой женой султана.
Впрочем, ей и в Львиве от поклонников, наверное, отбоя нет.
Однако Леви ждал визита не только всей польской аристократии, но и рабби Нехемии Коэна. А тот все не спешил заворачивать в турецкий квартал.
Тем временем в лавку зашел Фатих Кёпе, чтобы пригласить нового букиниста к отцу, Селиму Кёпе, на чашечку кофе.
— Буду рад, — сказал Леви.
И задумался. Что могло произойти в семье рабби Нехемии, если он отказался от ежедневной прогулки по восточным уголкам Львива?
Обычно после утренней молитвы, которую проводил в синагоге Нахмановичей, Нехемия Коэн сворачивал талес, укладывал его вместе с тфиллин в особый бархатный мешочек, расшитый золотыми нитями, украшенный пушистой бахромой кистей, и шел гулять.
Миновав еврейские улицы, где ему все было знакомо, рабби, пройдя в Татарские ворота, заворачивал на Сарацинскую, звавшуюся среди обывателей Поганской — или попросту Поганкой, в тот самый турецкий квартал, где поселился Леви.
В небольших лавочках, набитых всякой дребеденью, рабби Нехемия умел отыскивать еврейские манускрипты, светильники, амулеты и прочие древние вещи, значения которых их продавцы не понимали. Редчайшая рукопись по Каббале могла продаваться турком или татарином за сущие гроши и лежать в одной куче с разным мистическим хламом — сонниками, гадательными таблицами, алхимическими бреднями, талисманами для рожениц и колодой для игры в «тарок».
Чтобы не упустить возможное сокровище, рабби Нехемия Коэн, страстный коллекционер, чье собрание еврейских книг считалось лучшим во всей Галиции, отваживался покинуть пределы гетто и шел по Поганке.
В окружении иноверцев он, конечно, чувствовал себя не совсем уверенно, не как у себя на Староеврейской, но турки и татары, обитатели Сарацинской, испытывали тайный страх перед еврейским мудрецом. Они приписывали почтенному рабби умение творить чудеса, превращать людей в жаб и мышей, летать по ночному Львову (Селим, отец Фатиха Кёпе, клялся в кофейне, будто однажды видел фигуру Нехемии, зависшую в воздухе над крышами), а потому не решались обмануть и обсчитать.