И самыми последними — вертухаи с «ППШ» наперевес. Здоровенные, с лоснящимися от жира тупыми физиономиями не рассуждающих исполнителей. Вся кавалькада оказывается возле нас. Делать нечего, приходится вспомнить субординацию, и я рявкаю:
— Смирна! Равнение на середину!
Поворачиваюсь кругом и держа руку у виска чеканю шаг, изо всех сил пытаясь не шататься:
— Товарищ генерал, экипаж прибыл за своим танком, бывшим на ремонте! Командир экипажа майор Столяров!
Капризным голосом генерал обращается к своему спутнику:
— Никита Сергеевич, а почему такая красивая женщина, и не у меня в штабе?
Затем поворачивается к Татьяне:
— Как зовут?
Та покрывается пятнами, но сдерживается и рапортует:
— Младший сержант Лютикова. Радиотелеграфист.
— Радио… — тянет генерал, затем машет рукой. Выговорить такое длинное слово ему явно не под силу.
— А что, девочка, хочешь орден или медаль получить?
— За что, товарищ генерал армии?
— А то ты дурочка какая! Будто не понимаешь? Переспишь со мной, а я утром оценю твои заслуги. Может, «Красную звезду» дам. А может — только «За боевые заслуги».
— А чтобы Звезду Героя получить, что нужно сделать?
Таня молодец, но явно нарывается. Хотя генерал туп, и ничего не понимает:
— Для этого надо девушкой лечь, а женщиной встать.
— Ничего не получится, товарищ генерал. Замужем я. Уже два года. Ещё до войны. А вот и муж мой…
Она показывает на меня. Парочка поворачивается и наконец замечает меня. Генерал смотрит так, словно на какое то омерзительное существо, как бы лучше сказать то… На быдло, что ли? Или на… Даже не могу выразиться. Но явно чувствую, что далеко не на ровню себе, не на советского человека.
— Муж у тебя, девочка, сейчас есть. А захочу — не будет. Прямо сейчас. Вот скажу своей охране, и… Так что, решай. Жить ему, или умереть.
Ах ты же сука!!! Делаю шаг вперёд и приложив руку к околышу выдаю:
— Простите, товарищ генерал армии. Разрешите вопрос? Личного порядка?
Тот презрительно цедит сквозь зубы:
— Говори.
— Не подскажете, как здоровье Льва Захарыча Мехлиса? А то, как он меня в госпитале зимой навестил, так никаких вестей больше не получал. И когда с Иосифом Виссарионовичем разговаривал в мае месяце, то забыл про него спросить…
Мать моя женщина! Говнюк! Всё его высокомерие словно ветром сдуло! Дикий ужас, что у него, что у другого на морде. Поскольку назвать их хари лицами язык не поворачивается… Моментально исчезли все, только воздух испорченный остался…
На меня все смотрят с уважением и восхищением. Только Татьяна на непослушных ногах делает три шага и утыкается мне в грудь. Её плечи трясутся от рыданий, а я неумело глажу её по голове…