Время, увы, нельзя повернуть назад. А я могу прямо сейчас повернуться и уйти – я за честную борьбу на объявленных условиях.
– Пойдемте, я вас провожу, – предлагаю я, когда все слова уже сказаны.
Уже холодает и темнеет.
Мы снова идем по аллее. От политики один шаг до истории. Когда-то тут поблизости была Немецкая слобода, где Петр I навещал Анну Монс.
– А крут был Петр Алексеевич, – неодобрительно замечаю я. – И на Лопухиной женился, и с немками развлекался. Обе ревновали, обе напоролись.
– Это политика! – резонно замечает мой спутник-военный. – Она крутилась с немцами.
– Но он не был на ней женат, – вношу я историческую справедливость.
Самодержец Петр Алексеевич был мачо еще тот. В день своего возвращения в Москву из-за границы он посетил дом Анны Ивановны, а вскоре сослал супругу Евдокию Лопухину в монастырь. Впрочем, Анне тоже вскоре не поздоровилось: в 1706 году ее обвинили в ворожбе и пороли кнутом. Зато торжествовала наложница Марта, с которой Петр появлялся повсюду. Вскоре она перекрестилась в Екатерину, а в 1711 году Петр велел считать ее своей женой. Говорят, у нее был очень легкий нрав, и она одна умела снимать с царя приступы судорожной головной боли: ласкала его, гладила его по голове и что-то напевала. Царь засыпал у нее на груди и просыпался через два часа совершенно здоровым. Первая императрица родила своему повелителю одиннадцать детей, из которых выжили только двое. Когда до Петра дошли слухи о связи жены с братом Анны камергером Монсом, того казнили. С супругой Петр примирился лишь перед смертью.
Странные пересечения судеб, если вдуматься, не так уж и странны. Петр был великан – 2 м 4 см, и в тесных закопченых комнатах ему не хватало кислорода. Проходя через низенькие двери в своем московском домике, он сгибался почти пополам. Ему, наверное, просто хотелось вырваться из этой тесноты на свободу – в просторные залы с высокими потолками, к морю, к небу…
Мы проходим здание старой казармы. Теперь там на первом этаже ресторан «Анна Монс».
А.В. живет точно в таком же доме, что и я – сталинка, середина пятидесятых. Здесь потолки три метра. Он вручает мне ключи, и мы заходим в подъезд.
Я открываю железную дверь и отдаю ему связку:
– Все, я вас проводила. Теперь вы справитесь сами. Мне, наверное, уже пора.
– Да заходи уже, – с легкой досадой говорит герой будущего рассказа.
Он, видимо, уже принял решение и не собирается его со мной обсуждать.
В холодильнике пусто. Какие-то непонятные банки и бутылка «Кагора».
– Так, кто идет за «Клинским»? – деловито спрашивает хозяин и сам себе отвечает: – Самый молодой.