Интересно также, что Лиля Брик сама поведала нам эту историю – вопреки сильному недовольству Василия Абгаровича, и потому, может быть, поведала, что мы сказали ей, что, возможно, знаем, кто была эта американка Маяковского, о которой шла речь в Калифорнии. У Лили детей не было, и о том, что они были у Маяковского, мы прежде не слышали. Но характерно, что она не скрытничала, не боялась скандальных пересудов и какого-либо соперничества. Эта старая женщина обладала острым умом. Писать такие книги, как Надежда Мандельштам, – это было не для нее, но все умственные способности функционировали у нее исправно, и не думаю, что она могла ошибаться в таких вопросах. Что-то было в этом от романа – сидя со старой дамой в Москве, воображать, как должна выглядеть дочь Маяковского, и гадать, где она сейчас – и жива ли.
Что можно сказать в итоге о Лиле Брик? На нас произвела впечатление ее сила; как и многие другие вдовы, которых мы узнали, она сохранила ясность ума. Одной из причин этого была, несомненно, потребность сохранить живой память о своем поэте (и наряду с этим, конечно, о себе самой). Она не потеряла чувства юмора, ее забавлял китч. Она продолжала интересоваться искусством, решительно защищала режиссера Параджанова (посаженного за гомосексуализм), с удовольствием читала современных поэтов, в частности Соснору. Мы видели много примеров ее щедрости – в числе прочих, к нам. Однажды она показала нам нечто вроде блокнота с эскизами, заполненного примитивными рисунками Каменского (раннего русского авиатора и поэта-футуриста). В авиационной аварии он повредил правую руку, поэтому рисовал левой, и целый альбом с карандашными рисунками подарил Лиле. Рисунки были трогательные, особенно изображения самолетов. Лиля вырвала два листа – один с самолетом – и дала мне. Музей, устроенный ею из своей квартиры, был отлично организован – коллекция важных вещей и вещей, много значащих для нее или для нее и Маяковского, – ее художественный вкус сказывался во многих деталях.
Было понятно, что доступ сюда получают люди из многих стран, включая СССР, и так же понятно, что со времени ее известного письма Сталину она не перестает пропагандировать Маяковского. Для пишущих о Маяковском и о футуристах, может быть, и не было абсолютной необходимости в том, чтобы слушать ее рассказы и пользоваться ее библиотекой, но почерпнуть здесь можно было очень много. Она и другие вдовы, как ее подруга и ближайшая соседка по Переделкину Тамара Иванова, хоть и ладили с властями бóльшую часть жизни, были готовы иногда идти неофициальными путями, дабы расширить аудиторию “своих” писателей. Поддержкой Лиле Брик было слово Сталина, и нет сомнения, что всемирная известность Маяковского во многом определялась этим словом. Но и тогда, когда оно потеряло силу, Лиля продолжала делать все, чтобы Маяковский оставался живым для новых поколений. Ее бессмысленно сравнивать с Надеждой Мандельштам, но она тоже использовала не только официальные, но и неофициальные каналы, чтобы сделать доступными те отрывки русской литературной истории, которые иначе остались бы неизвестными.