— Хорошее пойло, — сказала она. — Мы почти таким грелись во время осады.
Монтроз в очередной раз потерял дар речи. Какой еще осады?..
— Муж был далеко, а к нашим стенам подступили… тогда еще не церковники, — она словно услышала его вопрос. — Людей в замке оставалось мало, но хватало, чтобы оборониться. Вот с припасами было совсем плохо. Ранняя весна стояла, как сейчас помню, очень холодная. Выйдешь на стену — через несколько минут уже пальцев не чувствуешь, там и здоровому-то было несладко, а если впроголодь… никакой маг не поможет, а у Филиппа их было совсем мало, к тому же.
— А от крепенькой в глазах-то у воинов не двоилось? — не выдержал Генри.
— Может, и двоилось, — спокойно ответила принцесса. — Тогда добавляли, чтобы троилось: в таком случае можно не выбирать, цель в того, кто посредине, он настоящий. Не знал такого способа?
— Не слыхал, — усмехнулся он и тоже приложился к фляжке. Самогон обжег глотку, аж слезы выступили… А из крепкого матерьялу делали принцесс — только поморщилась ведь, даже закуски не попросила! — Значит, и тебе доводилось…
— Да, — сказала она. — Я была на стенах, как и все, кто мог держать оружие, старики, женщины и дети. Кто вовсе ничего не умел, был на подхвате.
— А ты? — Генри мотнул головой, отгоняя бредовое видение, в котором Мария-Антония сноровисто заряжала пушку. Интересно, были ли у них пушки в те времена? — Ну, в смысле, умела что-то?
— Совсем немного, — усмехнулась девушка. — Но не требуется большого умения, чтобы оттолкнуть осадную лестницу или сбросить вниз камень. — Она помолчала. — Нам повезло тогда, Филипп успел вовремя…
…Снова эти воспоминания невовремя! Хотя когда им теперь настанет время? Это прежде можно было мечтать скрыться в каком-нибудь полузаброшенном замке, в обители из тех, что еще не отдались полностью вере в единого и непогрешимого, которые не выдали бы беглую принцессу… Да, укрыться там и год за годом перебирать в памяти крупицы воспоминаний. Вот только воспоминания эти от слишком частых прикосновений тускнеют точно так же, как тускнеет и истирается от касаний пальцев драгоценный металл в пальцах сквалыги. И уже не скажешь наверняка, настоящее это воспоминание или твоя фантазия, навеянная тишиной, скукой и одиночеством!
Это всё Генри, усмехнулась Мария-Антония. Это он невольно наталкивает ее на мысли о прошлом. Что же поделать, если он так походит на людей из отряда Филиппа, от юнцов до убеленных сединами ветеранов? Филипп не любил придворных хлыщей, в его порубежной крепости не бывало пышных приемов и празднеств, жили просто и строго, бедно даже: деньги предпочитали тратить на укрепление замка, на припасы и обучение воинов, нежели на пустые увеселения. Её это вполне устраивало: дома было всё то же, слегка лишь замаскированное блеском драгоценностей — положение обязывало…