семья.
- Ещё кое-что ... Это так же мои родители. Что бы ты обо мне не думала, они спасли мою
жизнь, когда взяли к себе в качестве своей дочери. Этого ты не можешь у меня отобрать, даже
если злишься!
С этими словами я вышла из комнаты и тут же столкнулась с Ашером. Он положил руки на
мои плечи и сжал их.
- Молодец, mo cridhe, - сказал он тихо.
Я использовала книгу в качестве щита, чтобы оттолкнуть его.
- А ты! Ты немедленно прекрати называть меня «моё сердце», если больше не имеешь это
в виду!
Как будто я ударила его, он отпрянул. А я протиснулась мимо, даже не взглянув на него.
Я не могла выйти на улицу, поэтому сделала лучшее, что можно было сделать в этой
ситуации. У оранжереи была стеклянная крыша и стены, и таким образом, с неё открывался вид
на террасу на крыше. Дождь капал на крышу, создавая музыкальное многозвучие, прежде чем
капли стекали по стеклу вниз. В углу стояли два плетёных кресла и стол, делая комнату уютной.
Я положила книгу на стол и опустилась в кресло. Скорее всего мне не следовало
высказывать всё это Люси, но я больше не могла выслушивать, а потом ещё подставлять другую
щёку. Это сделает из меня мученицу, за которую она меня принимает, а я не хотела быть
мученицей. Я всегда пыталась излечить других, если могла. Что Ашер и Люси просто никогда не
могли понять, это то, что моё решение поступать так, вызвано не желанием умереть, и я никогда
не действую импульсивно. Я исцеляю людей, потому что знаю как это, чувствовать боль и
понимать, что нет никого рядом, кто тебе поможет. Я понимаю, как это, чувствовать себя слабой
и быть брошенной на произвол судьбы. Моя семья и друзья, все казалось думают, что я не ценю
жизнь, хотя всё совсем наоборот. Я исцеляю людей, потому что ценю жизнь. Быть в состояние
излечить кого-то от его страданий, спасти жизнь, это мой дар. И я хорошо умею им пользоваться.
Но что я буду делать, когда мы найдём моего отца, а потом я одна двинусь дальше?
Я могу попытаться пустить другие корни. Глупо только то, что каждый раз, когда я
использую мои способности, рискую, что меня обнаружат мои враги. Значит ли это, что мне
лучше больше никого не исцелять? Смогу ли я пассивно наблюдать, как кто-то страдает, если
знаю, что могу помочь ему? При этой мысли мне стало плохо. Она напомнила мне всех тех
людей, которые при виде синяков и ранений, которые я не могла скрыть или исцелить, будучи
ребёнком, намеренно отворачивались. Дин мучил меня и мою мать, и никто не пришёл нам на
помощь. Алкаис пытал Эрин, и ей тоже никто не помог. Я не могла представить себе, что смогу