Не теряя чудной индивидуальности, довлатовские герои воплощают архетипические черты.
Это значит, что Сергей так сочно описал взбалмошную семью, что она перестала быть его собственностью. Довлатовскую родню хочется взять напрокат – в его родственников можно играть.
Как и остальные сочинения Довлатова, “Наши” – книга эгоцентрическая. Но если раньше Сергей изображал других через себя, то тут он через других показывал себя.
Я думаю, в “Наших” Сергей искал доказательств генетической неизбежности своей судьбы. Не мечтая от нее уйти, он надеялся принять ее не как возможное, а как должное. Раньше Довлатова интересовало происхождение писателя, теперь – просто происхождение. “Бог дал мне именно то, о чем я всю жизнь его просил. Он сделал меня рядовым литератором. Став им, я убедился, что претендую на большее, но было поздно. У Бога добавки не просят”.
Добившись признания, Сергей завоевал свободу жить, как ему нравится. Но он хотел, чтобы ему нравилось, как он живет.
1
“Зависеть от царя, зависеть от народа – не все ли нам равно?” Пушкину было все равно, нам – нет. Мы знали, что от народа зависеть хуже. Цари бывают разными. Их можно обмануть, и ими можно обмануться. Публика же редко обманывает ожидания. Особенно в эмиграции, где ее так мало, что для многих авторов испытание рынком кончается летальным исходом.
Рынок в конечном счете погубил и все наши издательские начинания. Так никто у нас толком и не научился обменивать слова на деньги. Не исключено, что это невозможно вовсе. Всякая духовная ценность иллюзорна. Она только притворяется товаром. Слова бесценны, и принадлежат они, как эхо, всем, до кого доносятся.
Впрочем, у Марка Твена был персонаж, который коллекционировал эхо. Бизнесмены, с которыми нам приходилось иметь дело, пытались им торговать. Они пугали меня больше всех, кого мне довелось встречать в жизни. Вспоминая их, я забываю улыбаться.
Конечно, мы тут виноваты не меньше, чем они. Приехав из страны, где блат заменял рынок, мы представляли себе дельцов по Аркадию Гайдару – с бочкой варенья и корзиной печенья. Считая, что богатые любят деньги, мы надеялись, что нас будут эксплуатировать. Пролетарии умственного труда, мы лихорадочно искали таких хозяев, которые бы оставили нам наши тачки.
Наверное, такие тоже бывают. Сулцбергер, владелец “Нью-Йорк таймс”, настолько боялся вмешиваться в ход газетных дел, что воздействовал на свою редакцию, посылая письма под псевдонимом. И то лишь до тех пор, пока его не опознал и не высмеял редактор – собственная внучка.