Капитан выскочил из горящей машины, поливая на ходу из автомата. Он был опытным волком и сразу понял, что на караван напали не простые бандиты из местного населения, а профессионалы. Караван был обречен и люди, охранявшие и ведущие его, тоже. Все это чувствовали, и каждый сражался до последнего вздоха с остервенением еще живого, но уже покойника.
Долгов увидел направленный на него автомат, но было уже поздно. Время остановилось и, казалось, капитан увидел даже пули, вылетающие из ствола. Очередь прошила ему плечо и оторвала левое ухо.
"Ну все, наконец-то…" — пронеслось в голове Долгова и он потерял сознание…
…Капитан очнулся внезапно, резко дернувшись и заскрежетав от боли зубами. Слегка приоткрыв глаза, он увидел, как душманы грузят ящики с запчастями для автобатов на лошадей. Некоторые из бандитов добивали раненых или делали контрольные выстрелы в голову убитым, на всякий случай. Смерть в который раз приблизилась к капитану, и в эту минуту он вдруг ощутил страстное желание жить. Оглядевшись, Долгов увидел перевернутый МАЗ и вывалившиеся на дорогу мешки с песком или с крупой. Превозмогая жгучую боль в плече, он незаметно дополз до машины и перевалился через кучу мешков. В небольшую щель капитан видел, как душманы прешли мимо него и добили бьющегося в конвульсиях молодого паренька, совсем еще пацана, видимо, только призванного и делавшего свою первую и последнюю ходку в эту проклятую страну. Боже, как он ненавидел ее!
Вернувшись в Москву, Зотов связался с Еленой Николаевной. Женщина умоляла его разрешить ей приехать к любимому, говорила, что умрет от тоски. Майор, который тоже смертельно тосковал по Бортник, не выдержал и дал согласие на ее возвращение в столицу. Если женщина чего-то захочет, она обязательно этого добьется.
Пятнадцатого августа, помня угрозу Кудановой и соблюдая все меры предосторожности, Елена Николаевна переехала в Москву на квартиру Зотова. К этому времени она слегка изменила свою внешность, насколько это было возможно в домашних ленинградских условиях. Но ее красота все равно была слишком приметна, что беспокоило и Зотова, и Корнеева. Поэтому женщине приходилось, в основном, сидеть дома, а если и выезжать, то исключительно на машине.
Но уж когда Зотов возвращался домой — влюбленные давали себе волю. Чего они только не вытворяли в эти несколько дней счастья, отпущенные им Господом Богом!
Елена Николаевна встала с постели, включила магнитофон и подошла к зеркалу. Обнаженная, она очень любила смотреть на свое отражение. Изгибаясь, как пантера, она всегда с удовольствием констатировала, что еще очень даже ничего, что еще многие восемнадцатилетние могут позавидовать ей — тридцатипятилетней женщине.