Мистер Гибсон особенно не распространялся о своей скорби, вызванной безвременной кончиной супруги, страдать от которой, по всеобщему мнению, он должен был непременно. И впрямь, он старательно избегал всех проявлений симпатии и сочувствия, а однажды поспешно встал и вышел из комнаты, когда мисс Феба Браунинг, впервые увидевшая его после понесенной им утраты, разразилась безудержным потоком слез, грозившим перейти в истерику. Впоследствии мисс Браунинг утверждала, что никогда не сможет простить ему тогдашнюю черствость, но уже буквально через две недели у нее состоялся крупный разговор на повышенных тонах с престарелой миссис Гуденоу, которая позволила себе выразить сомнение в том, что мистер Гибсон обладает глубокими чувствами, если судить по узкой полоске крепа, каковая должна была закрывать всю его шляпу, а вместо этого оставила на виду целых три дюйма его тульи. Несмотря на все случившееся, мисс Браунинг и мисс Феба искренне полагали себя ближайшими и верными друзьями мистера Гибсона, претендовать на звание которых им давали отношения с его покойной супругой, и с радостью готовы были проявить материнскую заботу о его маленькой дочке, если бы ту не оберегал бдительный дракон в лице Бетти, ее нянечки, ревностно относившейся к любым посягательствам на ее подопечную. Особенную неприязнь она выказывала тем дамам, которых по возрасту, положению в обществе или соседству полагала способными «строить хозяину глазки».
За несколько лет до описываемых событий положение мистера Гибсона, социальное и профессиональное, казалось устоявшимся и незыблемым. Он был вдовцом и, скорее всего, намерен был оставаться таковым и впредь. Сосредоточением его домашних привязанностей стала маленькая Молли, но даже ей в минуту откровенности он не открывал всей глубины своих чувств. Он называл ее ласкательным прозвищем Гусенок и получал удовольствие, смущая ее детский ум своим добродушным подтруниванием. К людям несдержанным и экспансивным он испытывал явное презрение, проистекавшее из его медицинских знаний о том, какое влияние на здоровье оказывает неконтролируемое проявление чувств. Он обманывал себя, полагая, что повинуется исключительно голосу разума, поскольку никогда не позволял себе обзавестись привычкой выражать свое мнение по любому поводу, за исключением сугубо интеллектуальных. Молли же, однако, руководствовалась собственным чутьем и инстинктами. Хотя отец смеялся над нею и насмешничал в манере, которую обе мисс Браунинг именовали не иначе, как «крайне жестокой», свои маленькие горести и радости девочка поверяла именно ему, а отнюдь не Бетти, этой добросердечной фурии. Малышка научилась прекрасно понимать своего отца, и между ними установились восхитительные отношения – шутливо-серьезные, но при этом доверительно-дружеские. Мистер Гибсон держал трех слуг: Бетти, повариху и еще одну девушку, коей полагалось исполнять обязанности служанки. Последняя подпала под власть первых двух, которые были старше ее, и оттого влачила жалкое существование. Мистер Гибсон вполне обошелся бы без такого количества слуг, если бы не привычка, унаследованная им от своего предшественника, мистера Халла, брать двух «учеников» или, как благовоспитанно называли их в Холлингфорде, «подмастерьев», кем они, в сущности, и являлись – связанные договором и вносящие немаленькую плату за обучение профессии. Они жили в доме, занимая стесненное и двусмысленное или, как выражалась мисс Браунинг, «земноводное» положение. Они столовались с мистером Гибсоном и Молли, сознавая при этом, что создают неудобства для обоих. Мистер Гибсон не принадлежал к числу тех, кто способен беззаботно вести ничего не значащие разговоры, и ненавидел, когда его к этому принуждали. Тем не менее что-то заставляло его морщиться, словно он винил себя в том, что недобросовестно исполняет свои обязанности, когда после того, как остатки трапезы убирали со стола, двое неуклюжих молодых людей быстро и радостно вскакивали из-за стола. Коротко кивнув ему на прощание, что должно было означать поклон, они сталкивались в дверях, торопясь поскорее убраться из столовой, а потом из коридора, ведущего в кабинет, доносился топот их ног и сдавленные смешки. Впрочем, глухое раздражение, которое испытывал мистер Гибсон при мысли, что он исполняет свои обязанности ненадлежащим образом, лишь придавало горечи его саркастическим замечаниям, отпускаемым им по поводу их беспомощности, тупости или дурных манер.