А вот Мехмед – он другой, его назвать мальчишкой не поворачивался язык. Впрочем, как и Османа. Только Осман оставался на площадке, весь во власти мужских игр, которые были для него важнее, а Мехмед – вот он, рядом уже. Вот просто так взял и подошел, потный, разгоряченный, полный боевого азарта и ничуть не униженный только что пережитым поражением. И был он прекрасен лицом и статен телом настолько, что перехватывало дыхание при одном только взгляде на него. И пахло от шахзаде остро и приятно. И заговорил он с Мейлишах, но смотрел при этом на Хадидже. И как-то почти сразу же стало понятно, что только из-за нее он и подошел к ним троим, и сердце Хадидже пело от этого понимания.
Осман подошел позже.
* * *
Того мальчишку, ученика евнуха, на котором Хадидже показывала чуть было не закончившийся катастрофой массаж стоп, звали Гиацинт. Волей-неволей пришлось запомнить, ибо он оказывался повсюду, куда бы ни пошла Хадидже. Нет, назвать это преследованием не поворачивался язык – евнух был почтителен и уважителен до чрезмерности, улыбался, кланялся, спешил услужить по малейшему знаку или вовсе без оного. Приносил лакомства, свежие цветы и гаремные сплетни.
Сперва Хадидже не находила в подобном ничего странного, потому что начало проявлений особой услужливости юного евнуха как раз совпало с ее знакомством с шахзаде и последовавшими сразу за этим знакомством сменой статуса и переселением – сначала в узенькую, но все же отдельную комнатушку икбал, а потом и в покои хасеки. Второе переселение произошло даже раньше, чем стало понятно, что Осман осчастливил свою новую избранницу не только вниманием, но и сыном – Хадидже не сомневалась, что родит мальчика, иначе и быть не могло, богиня присмотрит за этим.
Осману Хадидже понравилась сразу, и тут тоже не могло быть иначе. Самой ей, правда, больше по душе пришелся Мехмед, какое-то время ей казалось, что и она ему тоже, и все могло сложиться совсем иначе. При знакомстве никто из двоих шахзаде не заявил на нее свои права, не сказал при всех, что это – мое, закрепив тем самым статус гёзде, хотя и слепому было видно, что Хадидже заинтересовала их обоих. Хадидже, во всяком случае, видела это отлично. И скромно опускала глаза, и стреляла взглядами из-под пушистых ресниц, и улыбалась, как учил папа-Рит, – обоим. А как же могло быть иначе? Они оба – хозяева и повелители, оба из числа тех, кто может надеть перчатку, наполнив ее своей волей и желаниями. Оба – предопределенные Аллахом посланцы богини. Перчатка не выбирает того, кто может ее надеть.