И поэтому Кюджюкбиркус улыбнулась пришедшим так, как учил папа-Ритабан улыбаться зрителям в самых богатых одеждах, – радостно и доверчиво, словно всю душу в эту улыбку вкладывая. И даже подвинулась, втиснувшись в самый угол и оставив на длинном цокольном камне достаточно места, чтобы могли устроиться еще две девочки, если потеснятся, конечно. Говорить она пока ничего не стала, боясь неосторожным словом спугнуть посланную богиней удачу. Впрочем, Мейлишах болтала за двоих. Вернее, за троих – ее блеклая подружка лишь кивала и улыбалась, вот уж действительно Гюнай, «дневная луна», такая же тусклая и незаметная. И такая же никчемная – ну кому нужна луна днем?!
Но мысли свои Кюджюкбиркус при себе оставила, одарив и Гюнай ответной улыбкой не менее щедро, чем Мейлишах. Умная перчатка никогда не скупится на то, что ничего не стоит ей самой и доставляет приятность другим.
Когда говорливая Мейлишах предложила привести в порядок растрепанную прическу Кюджюкбиркус, та окончательно успокоилась и уверилась в том, что действует правильно. Девочки и на самом деле посланы богиней и должны стать ее подружками, ибо возня с расчесыванием волос друг другу – одна из самых верных примет, неоспоримое свидетельство. Очевидно, так и заводят подруг, и ничего в этом нет сложного!
Царапнуло лишь одно – обращаясь к Гюнай, Мейлишах назвала ее Ясемин. Причем не один раз назвала, значит, не случайная обмолвка. И та каждый раз слегка краснела от удовольствия.
Вот, значит, как. Не только саму Мейлишах, но и эту блеклую замухрышку уже отметили настолько, что удостоили первого гаремного имени! И не какой-то там дневной луной назвали, неуместной, тусклой и бесполезной, а благоуханным и прекрасным цветком жасмина. В то время как у самой Кюджюкбиркус по-прежнему лишь обидное прозвище, недостойное хорошей перчатки и вряд ли пришедшееся по нраву той, для чьей руки она предназначена. А уж если кто из младшего гарема и достоин сравнения с прекрасным цветком, так это она, Кюджюкбиркус, и не с каким-то там глупым жасмином, от назойливого и душного аромата которого быстро начинает болеть голова, а с благородным и величественным лотосом! Сам папа-Ритабан так сказал, а он напрасно хвалить не стал бы, значит – достойна.
Но обиду свою (за богиню, конечно же!) Кюджюкбиркус легко запрятала в самый дальний внутренний сундучок в самом глубоком и тайном подвале души. Плотно прикрыла тяжелой крышкой, заперла на массивный замок, а ключ выбросила. Обида – что острый нож, она может ранить твоего противника, но и самой о нее легко порезаться до крови. А еще ею можно случайно обрезать нить судьбы, по которой идешь над пропастью. Нет, обида, пусть даже и не за себя, – лишнее. Она ничем не может помочь Кюджюкбиркус в достижении ее цели.