– Да врёт небось…
Я испуганно озиралась. Они ко мне обращаются?! Что я им сделала?
Злобные курицы. Набросились. Клюют, клюют, клюют.
– Девчонки, уходит!
– Так я и говорю – халявщица какая-то. Денежки-то всем охота. А стоять неохота.
Я не уходила, я убегала. Снова путаясь в домах, пытаясь выбраться к остановке. Но домá изменились. Они набухли, стали огромными, серыми, и снег был грязным вокруг и чавкал, пачкая мои сапоги, которые мы купили с папой.
«Нет, вы подумайте, – сказала тогда мама, – обманули приличного мужчину. Ну зачем ты ей купил сапоги на рыбьем меху?» Я еще долго думала в тот вечер, какой такой у рыбы мех…
Дома, лысые деревья, заляпанные грязью машины – все навалились на меня. Мне стало душно и страшно.
Я бросилась бежать. К счастью, подошёл троллейбус. Я забралась в него, испуганно оглядываясь. Все пассажиры превратились в молчащие серые мешки, тюки с бельём. Подойди к любому, ткни его – он просыплется молча песком через дырку.
Душно-душно, я сейчас задохнусь.
И тут вошёл он. Псих. Сгорбленный, худой, с козлиной бородкой, с рюкзаком, в потрёпанной одежде. Он стал петь и смеяться. Громко. Он трогал людей за плечи, и они отодвигались брезгливо. А псих смеялся и приближался ко мне. А потом близко-близко подошёл и приблизил своё лицо к моему. От него плохо пахло. Я зажмурилась. Сейчас взорвусь. Сейчас умру. Хочу, чтобы это был сон. Проснусь, и его нет. Ничего нет! Ни людей-тюков, ни злобной очереди, ни маминых расширенных глаз!
– В яме! В яме! Эта в яме! – закричал псих мне в ухо. И пошёл дальше.
Я не раскрывала глаз. Его слова были как серая гадкая вата. Они забились мне в уши, в рот, в нос… Он давно вышел из троллейбуса, а я не могла через эту вату дышать и слышать.
– Зачем ты в очередь полезла? – всплеснула руками Симба. – Тебе надо было спросить, какой у крайней девушки номер. Я же тебе объясняла. Просто надо было узнать номер для Наташки моей. Конечно, они тебя попёрли. Там некоторые по четыре часа стоят на морозе. А Наташке нельзя после кесарева столько стоять. И я не могу… Я же тут как конь на привязи.
Я плохо слышала Симбу через свою вату.
– Ладно, ладно, – забормотала она, – ничего, не страшно… В другой раз… Может, кого другого попрошу. Ничего, Лиз, ладно.
Я кивнула.
– У тебя что-то случилось? – вдруг спросила она, вглядываясь в меня. – Что-то дома? Что-то не так?
Я сглотнула комок ваты.
– Всё в порядке. У нас ничего не случилось.
Да. Дома и правда ничего не случилось.
Это с миром какая-то ерунда произошла.
Все взяли и отвернулись от меня.
Я видела кругом только толстые серые спины, через которые ни достучаться, ни прорваться, ни крикнуть так, чтобы услышали.